«Хованщина»
Марфа — это единственный в исторических операх Мусоргского позитивный, положительный женский образ; он продуман автором с особой тщательностью. Марфа у Мусоргского — ушедшая в монастырь княгиня Сицкая, женщина с сильным характером, страстно полюбившая молодого легкомысленного Андрея Хованского и после его охлаждения носящая «смерть в груди» (по выражению Стасова) — находит счастье в гибели вместе с неверным возлюбленным. Именно в партии Марфы звучат самые проникновенные лирические темы того нового распевного характера, которые автор называл «осмысленной- оправданной мелодией». В партии Марфы почти нет светлых безмятежных красок; она обрисована в мрачно-страстных, печальных или трагических тонах.
Мысль написать финальную сцену как «любовное отпевание» Марфой Андрея Хованского очень захватила Мусоргского. Он писал П. С. Стасовой: «Еще хорошая выдумка... Раскольники выходят из леса в саванах и с зелеными свечами, готовые на самосожжение, и запираются для молитвы в келиях... Выходит Андрей Хованский, мечтающий о своей немочке, раскольница в саване и со свечою в руках наблюдает за ним; а сей дурашка напевает любовную песенку под окошком келии, где сокрыта Досифеем немочка... Когда дурашка изрядно напелся, раскольница подходит к нему и на мотив колдовства отпевает Андрея Хованского...
Смертный час твой пришел, милый мой.
Обойми меня в остатний раз.
Ты мне люб до гробовой доски,
Помереть с тобой—словно сладко заснуть.
Аллилуйя!
Но, к сожалению, финал Мусоргский не успел закончить, и сцену самосожжения дописал после смерти композитора (по его эскизам) Римский-Корсаков.
В «Хованщине», как и в «Борисе Годунове», большое смысловое значение имеет вступительное «слово» оркестра; здесь это — звуковая картина «Рассвет на Москве-реке». Сама идея рассвета как наступления нового дня имела символическое значение: петровские реформы несли в Россию «свет» новых преобразований.
Музыка вступления удивительно «живописна». Мастерство оркестрового письма позволило Мусоргскому в богатейшей палитре красок и оттенков дать картину постепенного осветления колорита и все большего расширения пространства. Как в кинематографе при отдалении объектива от натуры охватывается все большее пространство, так здесь каждое новое вариационное проведение все больше расширяет звучащий диапазон. Вступление написано в форме вариаций на неизменную тему — «глинкинских вариаций», использованных в «Персидском хоре» в «Руслане» Глинки. В то же время «поверх» вариаций накладывается второй, программно-изобразительный план, преодолевающий расчлененность формы и сообщающий музыке реальность жизненной картины. Вот прокукарекал петух; вот зазвонили колокола в церкви; народ просыпается, и в музыке чувствуется постепенное оживление ритмического движения, устанавливается его равномерная пульсация.
И еще один развернутый оркестровый фрагмент в «Хованщине» развивает традицию, идущую от Глинки: это балетный дивертисмент — пляски персидок. Включение в сюжет оперы персидок — наложниц Хованского — давало возможность обращения к столь излюбленным всеми кучкистами образам Востока (вспомним Половецкие пляски в «Князе Игоре» Бородина, «Исламей» Балакирева, партию Шемаханской царицы в «Золотом петушке» и «Шехеразаду» Римского-Корсакова). В плясках персидок Мусоргский достоверно и поэтично передает восточный колорит. Извилистая орнаментированная мелодия с характерным обыгрыванием остро звучащих интонаций, прихотливый ритм, одновременное сочетание в гармонии застылой неподвижности и напряженной неустойчивости создают в первой теме персидок образ томления и неги. Вторая, плясовая тема построена на постепенном ускорении и усилении звучности; в конце она достигает вихревой стремительности движения.
Драматургия «Хованщины», основанная на постепенном развертывании широкой социально-исторической панорамы, тяготеет к эпичности, и этот лирико-эпический строй определяет выбор апробированных оперных средств (в частности, законченных номеров). М. Равель писал об этой опере: «Хованщина» не есть новейшая музыкальная драма. Это настоящая опера, задуманная в старинной форме: арии, дуэты, хоры, сцены — все сохраняет свою самостоятельность».
Во время работы над «Хованщиной» Мусоргский увлекся новым проектом — написать историческую оперу на сюжет из пугачевских времен. За основу «Пугачевщины» композитор предполагал взять пушкинскую «Капитанскую дочку». Стасов вспоминал, что Мусоргский вдохновенно говорил об одной из сцен, отчетливо стоящей у него перед глазами: Пугачев на крыльце, в окружении толпы народа, и здесь же — священник, дрожащий и босоногий отец Герасим.
Однако музыкального воплощения этот проект не получил и разработанных фрагментов для него не сохранилось.