Глава V. Зов утраченной юности
Гений Мусоргского не угасал, пока билось его сердце. В творческом сознании композитора вынашивались, зрели смелые замыслы; и кто скажет, сколько таких замыслов, быть может близких к осуществлению, унесено в могилу?..
В горестях и страданиях бесприютной нищеты одиночества влачились последние дни Мусоргского. Мало кто знал, как он существует, а те, что знали, сокрушенно покачивали головой: конченый человек, ничего не поделаешь. Автор «Бориса» и «Хованщины» ютился в дешевеньких номерах на Офицерской, в ужасающей бедности, не имея самого необходимого. Ап. Майков, зайдя как-то днем к Мусоргскому, «застал его во фраке, спящим в кресле. На столе стояло несколько бутылок: больше ничего в комнате не было». Прежние друзья почти не виделись с ним, да и он сторонился этих тягостных теперь встреч. Выматывающая болезнь угнетала его, нужда ранила самолюбие, одиночество страшило. Жуткое ощущение безысходности железным обручем сжимало мозг. В такие минуты Мусоргский жаждал только забвенья и находил его... в «Малом Ярославце» — среди горемычных приятелей артистической богемы. Увы, ненадолго: пробуждение приносило новые, еще более тяжкие страдания. Петля затягивалась, приближая час неминуемой катастрофы.
Третьего февраля 1881 года, в последний раз при жизни Мусоргского, исполнены были его произведения — хор «Поражение Сеннахериба» и баллада «Забытый». На следующий день (четвертого февраля) он неожиданно выступил сам — на литературном вечере, посвященном памяти Достоевского (скончавшегося 28 января): «когда... вынесли перед публикой окаймленный трауром портрет усопшего писателя, Мусоргский сел за рояль и съимиронизировал похоронный звон, вроде того, который раздается в последней сцене «Бориса». Это было предпоследнее публичное выступление Мусоргского, а музыкальная импровизация — его последним «прости» не только усопшему певцу «униженных и оскорбленных», но и всем живым».
Силы покидали Мусоргского. Девятого февраля, совершенно больной, он еще выступал в роли аккомпаниатора на благотворительном вечере в пользу неимущих студентов Академии художеств. Для истощенного организма это перенапряжение оказалось роковым. Через три дня стряслось несчастие. Накануне, словно предчувствуя беду, Мусоргский пришел к Леоновой «в самом нервном, раздражительном состоянии и говорит, что ему некуда деться, остается идти на улицу, что у него нет никаких ресурсов, нет никакого выхода из этого положения». Леонова отнеслась к нему с теплым участием, постаралась успокоить его. Вечером они отправились к генералу Соханскому, дочь которого, учившаяся на курсах Леоновой, должна была петь при большом обществе. Здесь случился с Мусоргским первый удар. К счастью, присутствовавший на вечере доктор сумел оказать ему быструю помощь. Дело обошлось как будто. Ночь Мусоргский провел на квартире Леоновой спокойно. Наутро вышел к чаю в бодром настроении. На вопрос о здоровье «отвечал, что чувствует себя хорошо. С этими словами он оборачивается в правую сторону и вдруг падает во весь рост...». Немедленно вызвали врача. Но положение не улучшилось. «До вечера было еще два таких же припадка». Леонова созвала друзей композитора. Устроили консилиум, и было решено «в виду предполагавшегося сложного лечения и необходимости постоянного ухода, предложить ему поместиться в больницу, объяснив, как это важно и полезно для него. Ему обещали устроить в больнице отдельную прекрасную комнату. Он долго не соглашался, желая непременно остаться у меня. Наконец, его убедили...». Все это произошло 12 февраля 1881 года.
На следующий день Мусоргского отвезли в Николаевский военно-сухопутный госпиталь и уложили в «отдельной комнате», т. е. в большой палате, уставленной пустыми кроватями. Не нашлось лучшего пристанища умирающему Мусоргскому! Да и сюда он был устроен только благодаря просьбам друзей и энергичным хлопотам лично знавшего и почитавшего его врача Л. Бертенсона. Начальство смилостивилось и разрешило поместить в госпиталь «отставного чиновника» Мусоргского на правах... «вольнонаемного денщика ординатора Бертенсона». Вот «права» бесправного художника!
Выхода не было, рассуждать уже не приходилось. В. Стасов начал было хлопотать о переводе Мусоргского в клинику Медико-хирургической академии, но отложил попечение, решив, что лучше не тревожить больного, а позаботиться о серьезном лечении и хорошем уходе. В благоприятный исход болезни почти никто не верил. «Вообще, это кажется человек конченый,— писал В. Стасов,— но все-таки постараемся сделать для него что можно, хотя бы для последних только дней, а не для спасенья его». Не избалованный судьбою Мусоргский был благодарен. Друзья, товарищи, знакомые часто навещали его, и это скрашивало мрачную обстановку казенной больничной палаты. В условиях строгого врачебного режима состояние Мусоргского стало заметно улучшаться. К началу марта, казалось, дело пошло на поправку. Мусорянин ожил. «Близкие к нему люди,— вспоминал В. Стасов,— не могли надивиться счастливой перемене; находили и в наружности его неожиданное изменение к лучшему; силы и бодрый вид, здоровый взгляд возвращались, надежда начала возрождаться у искренних почитателей Мусоргского». И сам он уже мечтал вновь приняться за работу...
В те дни — первые солнечные дни необычно ранней весны — Репин писал в госпитале портрет больного Мусоргского. Этот ныне широко известный портрет композитора был создан за четыре сеанса (2—5 марта). Репин работал с «огненной быстротой», и ему удалось воспроизвести не только черты поразительной внешней схожести — он запечатлел на полотне страдальческий и горделивый облик угасающего гения.
То были последние дни надежд, увы, обманчивых. Вскоре произошло неизбежное и непоправимое. Новый тяжелый удар обрушился на Мусоргского — «вдруг совершился с ним какой-то неожиданный переворот: наступили новые страшные симптомы, паралич поразил руки и ноги, и в немного дней его не стало. Полное сознание и память не покидали его почти до последней минуты».
Одною из причин этого последнего удара была, по-видимому, роковая неосторожность. В начале марта Мусоргского навестил брат Филарет и оставил ему денег. Чувствуя себя в те дни окрепшим, Мусоргский нарушил запрет врачей и уговорил больничного сторожа достать ему, за хорошую мзду, вина. Последствия сказались немедленно... В. Стасов не упоминает об этом прискорбном факте, но его достоверность, к сожалению, очевидна. См сб. Мусоргский, стр. 160 и 165; см. также письмо И. Репина А. Римскому-Корсакову (1927) — ПиД, стр. 252.
Вряд ли можно было уберечь от такой трагической случайности тяжело больного Мусоргского, помещая его в палату военного госпиталя под надзор казенных фельдшеров и сиделок. Нельзя винить друзей композитора — они сделали, что могли. Беда заключалась в том, что они могли слишком мало...
Мусоргский умер от паралича сердца. Семнадцатого марта состоялись две панихиды (днем и вечером), восемнадцатого — похороны. Мусоргский погребен в Алексавдро-Невской лавре, вблизи могил Глинки, Даргомыжского и Серова. В 1885 г., по инициативе И. Репина, над могилой Мусоргского сооружен памятник — на средства, собранные среди друзей и почитателей великого композитора.
Он умирал мужественно, упрямо веря, что будет жить. Задыхаясь от слабости и боли, говорил о замыслах и планах. Пятнадцатого марта ему стало легче. Это был воскресный день. Многие друзья и знакомые собрались у Мусоргского, и долго не умолкала беседа. А на рассвете шестнадцатого, в пять часов утра, явилась смерть. Мусоргский встретил ее один...