Глава V. Зов утраченной юности
«Думка», к сожалению, последний эпизод музыки первого действия, сочиненной Мусоргским. Заключительную сцену пришлось дописать Шебалину. Он выполнил это согласно авторскому сценарию («условие на волы по поводу Параси» — см. выше). Является Цыган и, подбадривая опечаленного Паробка, обещает «заставить Черевика отдать Параску», а за услугу требует, чтобы Паробок уступил ему волов за двадцать целковых. Обрадованный Паробок готов уступить и за пятнадцать. Дело быстро налаживается... Текст сцены составлен по канве пятой главы гоголевской повести. Музыка скомпонована из тематического материала ярмарочной сцены (рассказ Цыгана, включая тему Красной свитки, мотив Паробка). Для финала Шебалин пристроил заключительные строки сделанного Мусоргским фортепианного переложения ярмарочной сцены (отрывок). Эта бойкая музыка плясового характера24 должна заменить отмеченный в авторском сценарии, но, по-видимому, так и не написанный «Гопачок».
Второе действие происходит в Кумовой хате. Черевик спит. Хивря стряпает, смачно поругивая супруга и томно вздыхая о пленившем ее «миленьком» поповиче. И тут забавным контрастом грубоватой воркотне возникает игривый мотив молодящейся Хиври («мой миленький, такой беленький, да аккуратненький...»; клавир, стр. 66 и 68):
Проснувшийся Черевик флегматично бубнит застрявшую в памяти (после прогулки в шинок) песенку «Ой, чумаче, дочумаковався...». Хивре, поджидающей своего поповича, не терпится спровадить из дому надоевшего супруга, и она наскакивает на него с бранью и попреками по поводу непроданной кобылы и пшеницы. Лениво потягиваясь, Черевик отшучивается с невозмутимым добродушием, что, разумеется, еще более распаляет его неугомонную сожительницу.
Комический диалог сверкает выразительными контрастами живой простонародной речи. Творчески свободно пользуясь интонационным своеобразием украинской песни, Мусоргский создает сочные музыкально-сценические характеристики гоголевских персонажей. Чутким претворением речитатива в мелодии достигается непринужденная певучесть их колоритного говора. Так, в мягко очерченном народными полевками лейтмотиве Черевика —
интонируется не только произносимый им текст, но и характерная повадка его неторопливой, флегматично насмешливой речи «всурьез». Эта повадка видна и в примирительных репликах Черевика («Полно, Хивря, не бесися...», «А кто ж мене лучше...»). Совсем иная повадка речи раздраженной, вскипающей гневом Хиври выражена в «колючих» попевках ее сварливой скороговорки («Так ты меня не слушаться...» и т. д.; клавир, стр. 75 и 77). Хивря гонит Черевика «на всю ночь» стеречь пшеницу и корылу. Он готов уж покориться, да пугает его Красная свитка (здесь вновь промелькивает мотив бесовщрны — падающая нона, ср. примеры 166 и 172). Однако под натиском сердито наступающей супруги приходится уйти.
В следующей сцене — «Хивря, в ожидании пленительного Афанасия Ивановича, находится в довольно капризном нетерпении и даже допускает некоторое сомнение». Комической серенадой звучит игривый мотив Хиври, призывающей возлюбленного поповича: «Приходи скорей, мой миленький, мой хорошенький...» (пример 169; ср. клавир, стр. 82 и 84). Она принаряживается, прихорашивается, суетится вокруг стола, забавно репетируя встречу кавалера, и, любуясь собою, вспоминает песню молодости «Ой, ты, дивчина, горда, да пышна...». Но вдруг слышит за окном голос блуждающего Черевика («Ой, чумаче, дочумаковався...»), и чудесная народная песня прерывается отборной бранью и проклятьями по адресу ни в чем не повинного супруга. А поповича все нет. Настроение Хиври быстро меняется. Она «допускает некоторое сомнение» в верности своего миленького и пробует грустный напев — «Утоптала стеженьку». Но грустить не в ее натуре. Ревниво пожурив поповича и заодно послав его «к бесу в пекло», Хивря подбадривает себя куплетами удалой песенки «Отколи ж я Брудеуса встретила...».
Музыка всей этой сцены — остроумное пастиччио из народных мотивов, перемежаемых капризной речитацией нетерпения, сомнения, возмущения,— живо характеризует несложную психологию и сложный темперамент Хиври, сей неугомонной «пожилой красавицы», как назвал ее Гоголь.