Глава IV. Трагедия «Хованщины»
В мерном марциальном развертывании траурной темы (на гулкой педали литавр « струнных) певучий мелос Марфы возвышается до трагического пафоса. Это реквием праведной грешницы. Но не страхом, а страстью проникнута ее предсмертная песнь. И в последний момент, перед восхождением на костер, мрачный реквием вдруг озаряется нежным рефреном любовного отпевания (внезапный Es-dur после темного es-moll, ср. пример 161): «Вспомни — помяни светлый миг любви, как шептал ты мне про счастие мое». Мотив отпевания горит возмездием. Марфа гибнет, увлекая с собою Андрея, но образ ее торжествующей любви пламенеет в пламени костра...
Вновь раздаются тревожные трубы подступающих петровцев. В последний раз Досифей обращается к раскольникам («Братия, подвигнемся»). Грозным заклятием звучит в его речи фраза «Да сгинут плотские козни ада...» (гармонизованная хроматическим сцеплением мажорных и увеличенных трезвучий; в оркестре — трубы, тромбоны и туба) —
— и на суровом подъеме заключительных слов Досифея («...от лица светла правды и любви»; Es-dur — доминанта к as-moll) вступает финальный раскольничий хор на костре «Господь мой, защитник и покровитель...» (as-moll). Авторская рукопись сохранила лишь эскизное начало этого «купельного канта», в основу которого положена старинная раскольничья молитва, петая Прасковьей Царицей (из деревни Еле-новки, Эриванской губернии) и записанная специально для Мусоргского Л. Кармалиной. Строгая, печально суровая мелодия привлекла композитора. «Столько в ней страды,— писал он,— столько безотговорочной готовности на все невзгодное, что, без малейшего страха, я дам ее унисоном в конце «Хованщины», в сцене самосожигания». Мусоргский предполагал широко развить старинную раскольничью тему, развернуть ее «колоратурным хоровым напевом купельного канта» — в драматическом сопоставлении с петровской темой Преображенского марша: «раскольничий вой будет прекрасным контрастом петровской теме»,— подчеркивал он. Но, как уже говорилось, завершить задуманное не успел.
Последние страницы «Хованщины» остались недописанными. Их дописал Римский-Корсаков, мастерски, но в своем вкусе разработав «купельный кант» на эффектной оркестровой фигурации разгорающегося костра; в мрачное пение трижды, и все резче, вторгаются петровские фанфары, но хор объятых пламенем раскольников нарастает неустрашимым crescendo, и на последней кульминации рельефно выделяется мотив любовного отпевания гибнущей Марфы («Вспомни — помяни светлый миг!»). Музыкальная драма заканчивается появлением роты потешных — при страшном зрелище полыхающего костра и победных звуках Преображенского марша.
Вариант финала «Хованщины», предложенный Римским-Корсаковым, быть может, и не совпадает с замыслом Мусоргского, но во всяком случае следует ему. И поскольку авторский оригинал отсутствует, остается только благодарить творчески бескорыстного редактора. Шостакович в своей партитуре «Хованщины» полностью использовал дописанную Римским-Корсаковым сцену самосожжения, дав ее в новой оркестровке. Однако не ограничился этим и, расширяя композицию финала, присочинил эпилог, в котором музыкою Мусоргского высветлил обобщенный смысл и перспективу народной драмы.
Эпилог выдержан в тонах философски-сосредоточенного повествования. В партитуре он представляется так: меркнет мрачное пожарище «раскольничьих страстей», и вновь возникает образ невозмутимой природы — лунная ночь в сосновом бору. Струнные (на педали литавр, при замирающих звуках колокола) интонируют дивное начало прелюдии к пятому действию — «шум леса в лунную ночь...» (пример 158). На этом фоне раздается протяжный распев народного хора «Ох, ты родная матушка Русь...» (крестьянский хор первого действия; заимствованы две строфы; пример 141). И, словно из недр народной песни-думы о судьбах Родины, возрождается своеобразным контрапунктом поэтичная тема рассвета (оркестровое вступление к драме «Рассвет на Москве-реке»; пример 139). Шостакович не делает из нее нарядного симфонического апофеоза. Величавая мелодия звучит в оркестре (струнные, затем деревянные) просто, без всяких прикрас. Тем глубже ощущается затаенная в ней мысль о грядущем рассвете... Так, «конец с началом сопрягая», Шостакович завершает народную музыкальную драму темой, которую Мусоргский поставил эпиграфом к своей «Хованщине».
Незавершенность гениального произведения таит загадку, любое решение которой представляется спорным. Спорна и сама мысль присочинения эпилога к «Хованщине», тем более, что таковой не предполагался автором. Но одно остается непреложным: Шостакович дописал эпилог, исходя из драматургической концепции Мусоргского, опираясь на его музыку, стараясь распознать и раскрыть в ней нераскрытое. Разумеется, эпилог трактован Шостаковичем творчески самостоятельно. Потому-то и включен в партитуру ad libitum — он не обязателен для сценического исполнения. Однако желателен. Ибо эпилог «Хованщины» идейно омыслен и творчески оправдан.