Глава III. Выстраданные годы борьбы
«Кот Матрос» — чудесное детское скерцо, рассказывающее о маленьком домашнем происшествии. Хитрый кот подкрался к клетке со снегирем, приготовился уже цапнуть свою жертву, и в ту самую минуту был прихлопнут «перехитрившей» его девочкой; болят ее пальчики, но она довольна: снегирь спасен, а кот наказан. Оживленная шутливая музыка сценки, с ее колоритной изобразительностью, с тонко обыгранными «смешливыми» септимами, мелькающими и в интонациях речи, и в веселом аккомпанементе, пленяет наивным лукавством детского юмора.
В шутливом роде и седьмая пьеса, имевшая несколько названий,— «Поехал на палочке», «Езда верхом на палочке в Юкки», «Съездил в Юкки» и «На даче». Она посвящена Димитрию Васильевичу и Поликсене Степановне Стасовым; Это игровая сценка, зарисовка с натуры. Малыш лихо скачет на палочке возле дачи, воображая, что он «поехал в Юкки» (окрестная деревенька). Остроумно варьированный галоп (Des-dur), с комичными синкопами, изображает езду удальца, который в самом интересном месте... спотыкается и, пришибив ногу, ревет. Мать утешает «своего Сержиньку», что служит поводом для забавно лирического интермеццо (G-dur). Наконец, повеселевший Сержинька вновь садится на свою палочку и, заявив, что он уже «съездил в Юкки», тем же галопом торопится домой: «гости будут...». Пьеса чуть-чуть затянута — единственный ее недостаток; он чувствуется, но его не хочешь замечать, настолько очаровательна бесхитростная музыка этой бесхитростной сценки.
«Детская» — одно из немногих сочинений Мусоргского, которым посчастливилось при жизни композитора увидеть свет (хотя и без двух последних пьес) и встретить доброе расположение не только со стороны публики, но даже и критики. Исполнениям сценок «Детской» «в лучших петербургских музыкальных кружках не было конца, — писал В. Стасов.— Самые даже ретрограды и враги не могли уже оспаривать их талантливость, оригинальность и новизну этих маленьких по размерам, но крупных по содержанию и значению шедевров». Вскоре с ними познакомился Лист.
Весною 1873 года Лист получил от Бесселя — в числе нот новой русской музыки — изданную тетрадь «Детской». Он был глубоко взволнован и восхищен маленькими сценами Мусоргского. Рассказывая о том памятном вечере, когда Лист у себя дома проигрывал «Детскую», одна из его учениц, Аделаида фон Шорн, писала Бесселю: «...Передайте г. Мусоргскому, что Лист тогда до мозга костей потряс нас его творением... Волшебные пальцы великого исполнителя выдавали, как он взволновался, перенесенный этой музыкой на зарю собственного детства, к впечатлениям своей светлицы, где, трепеща от первых страхов, от первых пробуждений нежности, от первых радостей, его ясная душа познала самое себя. И все это так своеобразно колоритно, одним словом, так по-русски, что, вопреки всему, невозможно было бы никуда, кроме Вашей страны, приурочить эти ребяческие и глубокие впечатления. Несомненно, Мусоргский не из тех, весьма многочисленных, музыкантов, у которых знание и профессиональное ремесло убило душу; он чувствует, он видит, он выражает... и нужно было видеть, как при каждой новой странице, увлекая нас за собою, Лист восклицал: «Любопытно!.. и как ново!.. Какие находки!.. Никто другой так этого бы не сказал...». И тысячу других выражений удивления и удовольствия, вскоре нами всецело разделенных, и которые вызвали в конце концов действие, весьма редко мною у него замечаемое, по адресу бесчисленных достойных композиторов, ежедневно приносящих ему свои произведения... Не ожидая ни минуты, он львиным порывом бросился к своему столу и в один присест написал г. Мусоргскому о своих впечатлениях так, как он их испытал...». К сожалению, это письмо Листа по неизвестным причинам не дошло до Мусоргского. О громадном впечатлении, произведенном на Листа музыкою «Детской», он узнал от брата Бесселя. Эта весть тронула его.
Прослышал о том, конечно, и Стасов, находившийся тогда в Вене. И у него родилась добрая идея — вытащить Мусоргского из Петербурга и поехать вместе с ним к Листу в Веймар. План был хорошо обдуман. Зная крайне трудное материальное положение Мусоргского, Стасов предусмотрел и эту сторону дела, намереваясь уступить ему свое месячное жалование («отдадите впоследствии»). Мусоргскому такая поездка была очень по сердцу. Однако после недолгих, но мучительных колебаний, он вынужден был отказаться. И на все повторные, настойчивые уговоры Стасова отвечал решительным «невозможно».