Глава II. Опера и народ
От собора в толпу протискивается кучка мужиков; впереди — тот же любопытный верзила Митюха. С комической важностью, лихо передразнивая толстого дьякона, он рассказывает, как предавали анафеме Гришку Отрепьева, а царевичу Димитрию пропели вечную память. Эта весть вызывает в толпе народа недоумение и злые насмешки. Живая диалогическая сценка (Митюха и группы хора) пронизана резкими интонациями негодующих возгласов: «Чего ты брешешь!.. Вот, безбожники-то право!.. Живому царевичу! Ну погоди ужо! Задаст он, знать, Борису!..». Тут уже не покорная безучастность (вспомним Пролог), а глухая ненависть к Борису, побуждающая верить в «живого царевича». В толпе все смелее говорят об успехах новоявленного Димитрия: «Уж под Кромы, бают, подошел... Идет с полками на Москву... На помощь нам, на смерть Борису...». Нарастающее развитие темы Димитрия — Самозванца (с ударами литавр) сопровождает возбужденные реплики, которые сливаются в тревожный гул народной толпы (клавир, стр. 311—313). Опытные старики осаживают недовольных: «Тише, черти! Аль дыбу, да застенок позабыли!..» Движение притаилось. Снова блуждающий мотив прелюдии — настороженная тишина и смутное, неуловимое ощущение предбурья.
Но вот народу является Юродивый, в железном колпаке, обвешанный веригами. За ним ватага улюлюкающих мальчишек. Их пронзительный крик оглашает сумрачную тишину. Мальчишек отгоняют. Юродивый, присев на камень, затягивает свою странную песенку: «Месяц едет, котенок плачет, Юродивый, вставай, богу помолися...». Неповторимая мелодия, неповторимый ладовый облик (a-moll — Des-dur — a-moll):
В песенке Юродивого воплотилась и неизбывная боль, и та содрогающая душу красота человеческого горя, которую — по мудрому наблюдению Чехова — «умеет передавать, кажется, одна только музыка». И весьма примечательно, что эта песня вложена Мусоргским в уста «блаженного», нищего бродяги.
Юродивый — вещий образ мирской совести, носитель бескорыстной праведности: таким представлялся он «ароду древней Руси — таким предстает он и в трагедии Пушкина и в опере Мусоргского. Мальчишки отняли у Юродивого копеечку («бедовая» сценка, невольно напоминающая «Озорника» Мусоргского). Юродивый плачет. В это время из собора показывается царское шествие. Толпа стихийным движением устремляется к храму. И из интонаций песни-плача Юродивого возникает трагический хор мольбы народа: «Кормилец батюшка, подай Христа ради...» (клавир, стр. 318). А когда на паперти появляется царь Борис, хор разрастается в бушующий, негодующий вопль исстрадавшегося народа: «Хлеба! Хлеба! Дай голодным хлеба!» —
Мятежный порыв исходит стоном — стоном Юродивого. Хор народа смолкает, лишь скорбный мотив песенки «блаженного» звучит горестным причитанием. Парь останавливается перед Юродивым: «О чем он плачет?».
Внезапно возникшая в оркестре тема зловещих предчувствий (из первого монолога Бориса, ср. пример 87) говорит о страшном волнении даря. Юродивый отвечает с кроткой безбоязненностью (интонации его песни отражены в оркестре): «Мальчишки отняли копеечку, вели-ка их зарезать, как ты зарезал маленького царевича». Резкий окрик Шуйского («Схватите дурака»). Душевное смятение Бориса — вновь звучит его мрачная тема (клавир, стр. 323). Покаянный жест царя: «Не троньте!... Молись за меня, блаженный!..». И кроткий ответ Юродивого: «Нет, Борис!.. Нельзя молиться за царя Ирода! Богородица не велит».— Устами нищего говорит горе народное, произносится неотвратимый приговор народа.
Драматический эпизод необычайной одухотворенности образного обобщения. Словно нимб светится мелодия Юродивого, окаймленная дивными гармониями. Царское шествие удаляется. Народная толпа, потрясенная виденным и слышанным, медленно расходится. Остается Юродивый. И его печальная песня, предвещающая тяжкие испытания Руси: «Лейтесь, лейтесь слезы горькие...».
Так завершается картина у собора Василия Блаженного.
Мусоргский, как уже говорилось, вынужден был изъять ее из основной редакции оперы. Лишь два отрывка — эпизод Юродивого с мальчишками и его заключительную песню («Лейтесь, слезы...») композитор перенес в Сцену под Кромами. Теперь гениальная картина у собора Василия Блаженного восстановлена повсеместно. Во избежание повторов, вызванных переносами, ее заканчивают репликой Юродивого «Богородица не велит». А в Сцене под Кромами эпизод с мальчишками изымается. Таким образом, музыкально-драматургический замысел оперы воссоздается полностью.