Глава II. Опера и народ
Издали доносится древний религиозный напев. Приближаются калики перехожие, предрекая Руси тяжелые испытания: «Ангел господень миру рек: Поднимайтесь, тучи грозные. Неситесь на землю русскую!». Народ прислушивается к пению «странников божьих», стараясь уловить тайный смысл их проповеди: «Облекайтесь в ризы светлые, поднимайте иконы владычицы. И со Донской и со Владимирской грядите царю во сретенье...» (дорийский напев хора):
Сцены калик — «божьих странников» у Пушкина нет. Она введена Мусоргским так же, как и следующая, завершающая картину народная сцена, исключенная в основной, но, к счастью, сохранившаяся в предварительной редакции «Бориса Годунова». Эта сцена (вынужденность ее изъятия несомненна) — одно из мудрых постижений новаторской драматургии Мусоргского. По форме она логично замыкает композицию картины своеобразной репризой (возвращение исходного тематизма в новом развитии); по смыслу — размыкает действие оперы, правдиво и тонко вырисовывая внутреннюю противоречивость психологического состояния подневольного народа перед лицом надвигающихся событий.
Мусоргский, конечно, не случайно, и менее всего ради колорита, вывел калик перехожих в первой картине Пролога. Он показал в них мрачную силу, которою пользовались власть имущие для воздействия на сознание обездоленных масс. И тут Мусоргский опирался на свидетельства историков и летописцев, указывавших, что перед «избранием» Бориса по Москве и по другим городам вербовались агенты и монахи из монастырей, подбивавшие народ просить его «всем миром» на царство. Ко всякого рода «божьим людям», смиренным паломникам народ относился с детски наивной почтительностью.
Проповедь калик перехожих вызвала в толпе народа новые сомненья и раздумья. Дубинка пристава понуждала голосить слезные причитания «боярину-батюшке», туманная речь думного дьяка призывала молиться. О чем же толковали божьи странники?..
Поворот к заключительной сцене обозначен островыразительным штрихом интонационной драматургии. Едва калики перехожие скрылись за воротами монастыря, в оркестре возникает печальный мотив темы вступления к Прологу (пример 81). Сразу после As-dur'Horo окончания хора калик — глубоким ладовым контрастом — мотив звучит в a-moll, замирая на вопросительной интонации:
Музыка этой краткой интерлюдии, как внезапно мелькнувший луч, освещает внутреннее состояние толпы народа. Неясная и неотвязная мысль ищет ответа. В толпе выделяются две группы беседующих мужиков. Одна обращается к тому же Митюхе: «Слыхал, что божьи люди говорили?». Озадаченный Митюха силится припомнить, но безнадежно путается — темный смысл их предречений ему непонятен. Другая группа многозначительно напоминает зов калик перехожих: «Облекайтесь в ризы светлые... вы грядите к царю во сретенье». В толпе недоуменье: «Царю? Какому царю?» — «Как какому? А Борису...»., Оживленная беседа, готовая перейти в спор, построена в музыке на вариационной разработке темы калик. Однако до спора дело не доходит. Беседу грубо прерывает пристав (снова «мотив принуждения»), объявляя народу указ от бояр — заутра быть в Кремле.
Сгущаются сумерки тревожного дня. Народ медленно расходится, перебрасываясь последними фразами с горькой иронией: «Бона! За делом собирали... А нам-то что. Велят завыть, завоем и в Кремле. Для ча не завыть...». В оркестре звучит первоначальная cis-moll'ная тема вступления (соло кларнета на тремоло струнных). В завершающем изложении-развитии облик темы тонко преформируется, видоизменяется — иным характером движения, иной тембровой окраской, иными гармониями и выразительными оттенками. Неожиданно рядом с темой вновь возникают отголоски напева калик перехожих и растворяются в затухающих интонациях все той же протяжной, скорбно-задумчивой мелодии вступления.