Глава I. В боях за «Бориса»
Платонова живо описала трагикомические обстоятельства вынужденного решения. К взбешенному директору вызывают Ферреро, председателя небезызвестного оперного комитета. «Гедеонов встречает его в передней, бледный от злости.
— Почему вы забраковали оперу?
— Помилуйте, ваше превосходительство, эта опера совсем никуда не годится.
— Почему не годится? Я слышал много хорошего о ней!
— Помилуйте, ваше превосходительство, его друг, Кюи, нас постоянно ругает в «Петербургских ведомостях», еще третьего дня... — при этом он из кармана вытаскивает нумер газеты.
— Так я вашего комитета знать не хочу, слышите ли? Я поставлю оперу без вашего одобрения! — кричит Гедеонов вне себя.
И опера была разрешена самим Гедеоновым для постановки, первый пример, чтобы директор превышал свою власть в этом отношении. На другой день Гедеонов прислал за мною. Сердитый, взволнованный, он подошел ко мне и закричал:
— Ну вот, сударыня, до чего вы меня довели. Я теперь рискую, что меня выгонят из службы из-за вас и вашего «Бориса». И что вы только нашли в нем хорошего, я не понимаю! Я вовсе не сочувствую вашим новаторам и теперь из-за них должен, может быть, пострадать!
— Тем больше чести вашему превосходительству,— отвечала я,— что, не сочувствуя лично этой опере, вы так энергично защищаете интересы русских композиторов».
Итак, директор императорских театров вынужден был — вопреки дирекции — согласиться на постановку «Бориса Годунова». На Гедеонова тут повлиял, конечно, не только демарш Платоновой. Сей опытный чиновник отлично знал, что решительное требование артистки опирается на поддержку если не большей, то лучшей части оперной труппы, не говоря уже о передовой общественности. А общественное мнение — сила, перед которой пасуют и не такие начальники, как Гедеонов. Он быстро сообразил, что в данной ситуации демонстративный уход Платоновой навлечет на него гораздо более серьезные неприятности, чем постановка отвергнутой комитетом оперы, на которую формального запрета не имел. И сделал вид, что «готов пострадать за «Бориса».
Впрочем, страдать пришлось не Гедеонову, а именно «Борису»: постановке чинились всевозможные препятствия. Для подготовительных репетиций к «Борису Годунову» не оказалось свободного времени. Так, по рассказу Платоновой, заявил директору Направник... «Тогда мы сговорились,— продолжает Платонова,— делать репетиции частные, у меня на дому, под управлением самого Мусоргского... Ревностно мы принялись за дело, с любовью разучивали восхищавшую нас музыку, и в один месяц были готовы. Явились к капельмейстеру нашему Направнику, требуя оркестровой репетиции. Морщась, он принялся и, конечно, с обычной своей добросовестностью, исполнил свое дело на славу. Вот, наконец, и состоялось представление «Бориса» в мой бенефис (27 января 1874 года). Успех был громадный. Но на втором представлении, после «сцены у фонтана», г.**** искренно преданный мне как друг, но по наговору консерватории заклятый противник Мусоргского, подошел ко мне в антракте со словами:
— И вам нравится эта музыка? И вы взяли эту оперу в свой бенефис?
— Нравится,— отвечала я.
— Так я вам скажу, что это позор на всю Россию, эта опера!! — крикнул мой собеседник чуть не с пеною у рта, повернулся и отошел от меня...».
Этот г.****, «заклятый противник Мусоргского», был вел. кн. Константин Николаевич (брат Александра II), вице-президент Русского музыкального общества. Он не мог «отменить» громадный успех оперы и тем более злобствовал. Злобствовали и другие — высокопоставленные и невысокопоставленные гонители Мусоргского, всячески пытавшиеся дискредитировать композитора, очернить его произведение. Успех этой оперы и должен был привести в ярость реакционную клику.