Глава VI. Рубикон
Предпринимая свой опыт драматической прозы в музыке, он сознательно ограничил себя жесткими условиями труднейшего задания. И это мудрое самоограничение художника способствовало в дальнейшем постижению безграничности выразительных возможностей живой музыкальной речи. В работе над «Женитьбой» обогащалась интонационная лексика его языка, оттачивалось мастерство образных характеристик, осваивались найденные выразительные средства ладоритмической «окраски» речитатива-говора, испытывались новые, необычные приемы музыкальной драматургии. Из сделанного выше краткого разбора видно, насколько прав был Мусоргский, когда говорил: «на охотника «Женитьба» многое раскроет по части моих музыкальных дерзостей». И понятно, почему он так «дорого ценил» этот свой новаторский опыт, внутренно даже гордился им.
Мусоргский обладал интеллектуальной дальновидностью большой дистанции. Его пытливый ум, сосредоточившись на творческой идее, охватывал широкий круг разнородных явлений жизни, втягивал их в орбиту мыслительной работы, обнаруживая связи в различном, характерное в обычном, отыскивая «истинный, а не видимый только горизонт». В сложном процессе творческого развития Мусоргского, со всеми его неожиданными поворотами, обширная интеллектуальная дистанция определяла размах глубинных, исподволь вызревавших замыслов, помогая находить верный ориентир в долгих и порой мучительных поисках пути к их осуществлению. Играла ли тут роль интуиция художника? Безусловно, и значительную, если разуметь под интуицией «не веру в шаткое свидетельство чувств и не обманчивое суждение беспорядочного воображения,— как говорил Декарт,— но понятие ясного и внимательного ума, настолько простое и отчетливое, что оно не оставляет никакого сомнения в том, что мы мыслим...». Все это надо иметь в виду, чтобы понять истинную сущность исканий и новаторских постижений Мусоргского в тот решающий период его творческого развития, когда он, преодолевая трудности и противоречия, подступал к созданию величайших своих произведений.
Выбор гоголевской комедии в качестве готового либретто для оперы многим представлялся эстетической несуразностью, а музыкальное воплощение житейской прозы — забавным курьезом, что, впрочем, не так уж удивительно. Ведь и «Ночь на Лысой горе» признана была сочинением несуразным и забракована не кем иным, как друзьями Мусоргского — Балакиревым и Кюи. Даже «народные картинки» — вокальные пьесы-сценки подвергались суровой критике.
Между тем все эти сочинения составляли единый напор интеллектуально осознанного творческого движения к цели. Движение развивалось не гладко, вопреки привычным канонам и традициям, что по меньшей мере рискованно. Но оно черпало силы в самой жизни. А если так, то спор с традициями не только возможен — он необходим.
В музыке «Женитьбы» этот спор достиг крайней остроты. Производя свой опыт, Мусоргский отрицал существовавшие оперные традиции — он испытывал на новом интонационном материале новые приемы и средства музыкально-сценического воплощения жизненной прозы. Такое отрицание, диалектически закономерное, вовсе не означало отречения от оперы, от органических законов музыкальной драматургии. Напротив, весь смысл этого страстного отрицания заключался в стремлении прочно утвердить принципы жизненного реализма музыкальной драмы в опере, полностью освободив ее от рутины, шаблонов и схем, т. е. всего того, что представлялось Мусоргскому глухим средостением между жизненной правдой и правдой художественной.
Он должен был отрицать старое, чтобы расчистить дорогу новому, а это новое уже осмыслено было его творческой волей и разумом, отчасти и проверено на «малых» сочинениях. В музыке «Женитьбы» он подошел к последнему рубежу и, делая решающий шаг, не страшился крайностей. Ему важно было завоевать позиции для жизненного обновления оперы. Ради этого он должен был в данном опыте отрешиться от условных оперных традиций. «Одно только скажу,— писал Мусоргский:— если отрешиться от оперных традиций вообще и представить себе музыкально разговор на сцене, разговор без зазрения совести, так Женитьба есть опера». И пояснял тут же: «Я хочу сказать, что если звуковое выражение человеческой мысли и чувства простым говором верно воспроизведено у меня в музыке, и это воспроизведение музыкально-художественно, то дело в шляпе». Вот в чем суть проблемы, которую он хотел решить в музыке «Женитьбы», и решил блистательно.