Глава III. В кружке, в «коммуне» и наедине с самим собой
...Естественное, свободное развитие натуры, в самом основании свежей, мне гораздо приятнее школьной или академической (cela revient au meme) дрессировки.
Мусоргский
Мусоргский раньше своих товарищей вышел на самостоятельную дорогу идейно-творческих исканий, раньше столкнулся с противоречиями искусства и действительности, раньше и острее воспринял «революционную агитацию» Герцена, которую, по выражению Ленина, «подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского...» В знаменательное время «накануне», на рубеже шестидесятых годов, под влиянием идей и событий освободительного движения обозначились уже некоторые характерные черты миросозерцания Мусоргского. Все, что было передумано и пережито им в ту пору, подготовило поворот к реальному, сыгравший столь важную роль в дальнейшем развитии композитора.
В творческой атмосфере содружества молодых музыкантов пробуждалось художническое сознание Мусоргского, интересы и влечения которого простирались далеко за пределы кружка. Бурное течение русской общественной жизни, новые веяния в литературе, науке, искусстве, близкое общение с революционно настроенной разночинной молодежью и простыми людьми из народа, непосредственные наблюдения и впечатления — все это возбуждало разностороннюю деятельность пытливого ума Мусоргского, проявлявшего зоркую способность обнаруживать внутренние связи в различном, улавливать неповторимо характерное в обычном (способность художника и драматурга по призванию).
Он часто бывал в деревне, на родной Псковщине, и любил эти поездки, дававшие обильную пищу для размышлений. «Когда меняешь обстановку и окружающую среду — освежаешься; прошлое очищается, становится рельефнее, и тогда смело разбирай прожитое»,— писал он Балакиреву ранней весной 1862 года. А «разбирать прожитое» имело смысл, чтоб лучше понять настоящее, чтоб почуять в нем предстоящее...
Многое в жизни народной — сквозь тающую дымку романтических воспоминаний детских и отроческих лет — открывалось ему теперь в новом свете. Невольно сравнивая прекраснодушные фразы столичных либералов о благодетельных реформах с действительным положением «освобожденного» крестьянства, он воочию убеждался, что народ жестоко обманут и что присноблаженные помещики, вопя об «утраченных правах и крайнем разорении», заботятся только о собственном благополучии. С нескрываемым презрением отзывался он об этих «плантаторах» и грубых «крикунах», вечно занятых своими дрязгами и склоками.
В то же время, пристально всматриваясь в трудную, полную горя и нужды жизнь крестьян, наблюдая типы простых людей из народа, Мусоргский примечал в них природный ум, суровую стойкость характера, прямоту и честность в отстаивании своих интересов, строгую деловитость в вопросах самоуправления. Летом 1863 года, находясь в Торопецком уезде (в связи с тяготившими его хлопотами по имению), Мусоргский писал: «Одно только могу сказать: крестьяне гораздо способнее помещиков к порядку самоуправления — на сходках они ведут дело прямо к цели, и по своему дельно обсуждают свои интересы; а помещики на съездах бранятся, взламываются в амбицию, — цель же съезда и дело уходят в сторону.— Это факт утешительный, потому: нашему козырю в масть».
Простой крестьянский люд вызывал в Мусоргском не только искреннее сочувствие, но и глубокое уважение. Вникая в его жизнь, он приходил — путем личных наблюдений и умозаключений — к выводам, которые утверждал еще в 1859 году Н. Добролюбов, писавший, что «в народной массе нашей есть дельность, серьезность, есть способность к жертвам», что крестьянское движение «доказывает способность народа к противодействию незаконным притеснениям и к единодушию в действиях».— «Да, в этом народе есть такая сила на добро,— подчеркивал Добролюбов,— какой положительно нет в том развращенном и полупомешанном обществе, которое имеет претензию одного себя считать образованным и годным на что-нибудь дельное. Народные массы не умеют красно говорить; оттого они и не умеют и не любят останавливаться на слове и услаждаться его звуком, исчезающим в пространстве. Слово их никогда не праздно; оно говорится ими как призыв к делу...». Все это, да и многое другое, примечал теперь Мусоргский. И в нем крепла вера в народ, вера в его мудрость, в его действенную «силу на добро».