Глава III. В кружке, в «коммуне» и наедине с самим собой
В общении с крестьянской массой он не ограничивался, как это свойственно большинству композиторов, чисто музыкальными наблюдениями, фиксацией песенных тем, образов, интонаций. Его интересовали самые разносторонние проявления народной жизни, он стремился постигнуть ее внутренний сложный мир, ее «нутро», осмыслить и запечатлеть в сознании целостные народные типы и характеры. И позднее — чем глубже проникал он в эту «неизведанную область», тем больше она влекла и радовала его. «Подмечаю баб характерных и мужиков типичных — могут пригодиться и те и другие,— сообщал он Л. Шестаковой летом 1868 года,— Сколько свежих, нетронутых искусством сторон кишит в русской натуре, ох, сколько! и каких сочных, славных». И в письме к Ц. Кюи: «Наблюдал за бабами и мужиками — извлек аппетитные экземпляры. Один мужик — сколок Антония в Шекспировском Цезаре — когда Антоний говорит речь на форуме над трупом Цезаря.— Очень умный и оригинально-ехидный мужик.— Все сие мне пригодится, а бабьи экземпляры — просто клад.— У меня всегда так: я вот запримечу кой-каких народов, а потом, при случае, я тисну». Такие вот, острые, хваткие, живые наблюдения велись исподволь, пусть несистематично, но сосредоточенно и целеустремленно.
Он много читал. И тут проявлялась неохватная разносторонность его ума, интересовавшегося художественной литературой и революционной публицистикой, историей и философией, естествознанием, психологией, антропологией, эстетикой и многим другим.
Читал он с упоением, порой способен был увлечься невзначай подвернувшейся книгой, но и в случайном умел найти необходимое, выделить ценное. Главное же — он умел сопоставлять и координировать мысли и факты, почерпнутые в разных областях знания, с личными взглядами и жизненными наблюдениями, выказывая свое, критическое отношение к прочитанному и вырабатывая собственные убеждения в волновавших его вопросах.
По направлению ума, по идейным интересам и стремлениям Мусоргский уже в начале шестидесятых годов примыкал к самым передовым, демократически настроенным представителям русской интеллигенции, глубоко воспринявшей революционную проповедь Белинского и Герцена, Чернышевского и Добролюбова. Примечателен не только расширявшийся «круг чтения» Мусоргского, но и круг идей, привлекавших его внимание. Весьма характерны, например, высказанные им мысли о книге философа-материалиста Гольбаха (1723—1789) «Система природы», которую он штудировал весною 1862 года. «...Я читаю очень интересную вещь; касательно природы вообще и человеческой в особенности. Книга эта носит название: de la philosophie de la nature и приятна тем, что не пахнет философской замкнутостью, которая впускает в свой круг только знакомых с терминами и догмами разных философских шаек.— Книгу эту писал человек, излагающий свои мысли свободно, светло и с большим знанием дела. — Она имеет, кроме того, интерес исторический, постепенного развития человеческих познаний в природе.— После первой революции книга была приговорена во Франции,— (смердящей тупостью католиков и деспотов — диктаторов и президентов) к ауто-да-фе.— О Французы! о республиканцы!..». Духом свободолюбия веет от высказываний Мусоргского, в которых все явственнее проступают черты материалистического мировоззрения.
Интерес Мусоргского к Гольбаху (чью «Систему природы» называли «библией материализма») был, конечно, не случаен, как не случаен был впоследствии его громадный интерес к Дарвину, в учении которого он находил так много нового и так много близкого своим собственным мыслям и воззрениям («Дарвин утвердил меня крепко в том, что было моею заветною мечтою...»).