Глава II. Новое время
Итак, связи балакиревского кружка с Даргомыжским, с Серовым, а несколько позднее и с Чайковским, обнаруживали странную двойственность: творческое взаимодействие, идейные интересы влекли к сближению, субъективные тенденции, личные взаимоотношения — к обособленности, порою враждебной. Эта двойственность, как можно понять из сказанного выше, сложилась не по случайной прихоти «неуживчивых натур». Разобщенность сил русской музыкальной интеллигенции, неразвитость в ней общественного начала, трудности борьбы в сложных условиях контрнаступления реакции — все это дробило передовое движение, порождало противоречия и реальные и мнимые. Причем мнимые оказывались не легче реальных. Они раздувались внутренней рознью, которую хотели обосновать различием непримиримых принципиальных взглядов. Но ее побудительные причины коренились, как видно, в самом складе русской музыкальной действительности — в стихийности бороздившего ее движения, в непоследовательности и несогласованности действий, в субъективной нетерпимости, так часто обнажавшей несовершенство человеческих отношений.
* * *
В борьбе балакиревского содружества, с самого ее начала, проявились инициативные силы движения. Общественно-активная деятельность стимулировала творческий рост группы молодых музыкантов. Вместе с тем все явственнее вырисовывались черты индивидуального различия членов кружка. У каждого складывалось свое отношение к действительности, свое понимание задач искусства. И каждому предстояло по-своему преодолевать возникавшие трудности.
Важнейший, в известном смысле решающий, период их художнического формирования совпал с тем тревожным временем (вторая половина шестидесятых годов), когда в широких слоях российской интеллигенции повеяло стужей разочарования в революционных возможностях освободительного движения. Драматический поворот политических событий, повлекший резкое усиление реакции, остро повлиял на умонастроения даже в кругах прогрессивной интеллигенции — «надежды не сбылись». Наступала трудная пора испытаний. Борьба передовых сил против реакции не прекратилась, но ряды борцов поредели; формы и методы борьбы менялись, отражая углублявшиеся противоречия общественного развития. «Как мне жить разумно?» — вот вопрос, к которому тогда, по меткому выражению А. Луначарского, повернулись многие умы российской интеллигенции.
Не возникал ли этот вопрос и перед соратниками балакиревского содружества? Во всяком случае, они различно реагировали на события и перемены общественной жизни, различно представляли себе свою дальнейшую деятельность. Общность идейно-творческих устремлений, объединившая молодых музыкантов, еще сохранялась, но общность отношений к действительности утрачивалась. Внутри кружка все заметнее начали сказываться «центробежные» тяготения, да и при возраставшей самостоятельности членов содружества, казалось, устоявшаяся форма их кружкового бытия — под назидательной ферулой Балакирева — становилась стеснительной.
К 1868 году относится характерная запись Римского-Корсакова: «Пробуждавшаяся во мне мало-помалу самостоятельность (мне шел уже 25-й год) к этому времени стала проявлять свои права гражданства, и острый отеческий деспотизм Балакирева начинал становиться тяжел. Трудно определить, в чем заключались эти первые признаки охлаждения, но вскоре полная откровенность моя перед Милием Алексеевичем стала уменьшаться, затем стала уменьшаться и потребность частых свиданий. Приятно было собраться и провести вечер с ним, но, может быть, еще приятнее провести его без Балакирева. Мне кажется, что не я один это чувствовал, а чувствовали и прочие члены кружка, но никогда друг с другом мы об этом не говорили и не критиковали заочно старшего товарища. Я говорю старшего по положению и значению...». В устах Римского-Корсакова, балакиревского любимца, это признание весьма знаменательно.