Глава II. Новое время
Безошибочно «угадав» насущную необходимость прочной профессиональной основы для успешного развития музыкальной культуры, Рубинштейн не хотел или не умел понять важнейшей, определяющей это развитие «идеи национальности», за которую так страстно агитаторствовали передовые деятели русской литературы и искусства, связывавшие ее, как известно, с идеей народности. Он догматически предан был принципам профессионализма, выработанным и апробированным западноевропейской музыкальной культурой, и в них видел единственно верный залог мастерства.
(См. его предисловие к Переписке М. А. Балакирева с П. И. Чайковским; изд. Ю. Г. Циммермана, стр. 2).
Новаторские задачи национального возрождения русской музыки мало его привлекали. В то время он склонен был недооценивать даже творчество Глинки, а к смелым начинаниям балакиревского содружества относился крайне скептически: дерзкие затеи дилетантов! Все это обостряло вражду. Упорно проводя свою линию, Рубинштейн подвергался резким нападкам и со стороны Серова, и со стороны ба-лакиревцев (в кружке он именовался тогда то «Тупинштейном», то «Грубинштейном», то другими презрительными кличками).
И все же не Рубинштейн был главным противником нового движения (последующие события подтвердили это). Реакционная чиновничья знать, во главе с «августейшей покровительницей муз», княгиней Еленой Павловной, фактически вершившая судьбами Русского музыкального общества и консерватории, попыталась использовать в своих целях авторитет и влияние крупного артиста-музыканта. Однако стремления Рубинштейна — и именно потому, что он был взыскательный артист-музыкант («отменный художник»,— сказал о нем Мусоргский),— мало соответствовали целям сановного руководства да к тому же не встречали сочувствия среди значительной части консерваторской профессуры, раболепствовавшей перед сильными мира сего. И тут сказалась двойственность Рубинштейна: он хотел быть самостоятельным, опираясь на поддержку... «высоких покровителей». Но когда, проявляя самостоятельность, он попробовал не допустить их вмешательства в дела консерватории, его милостиво (т. е. по собственному желанию) освободили от Русского музыкального общества и от консерватории, директором которой назначен был (в 1867 г.) послушный Н. Заремба...
По странной иронии судьбы тогда же за дирижерским пультом в концертах Русского музыкального общества появился Балакирев. Борьба приняла неожиданный оборот. Балакирев, заменив Рубинштейна, овладел весьма важной позицией, но оказался вместе с... Зарембой под крылом Русского музыкального общества. Принимая это предложение, он поступал непоследовательно, однако смело; «высокое ведомство» княгини Елены Павловны, приглашая Балакирева, действовало расчетливо, однако неосторожно.
С середины шестидесятых годов творчество композиторов кружка начинало завоевывать общественное признание, а сам Балакирев пользовался уже довольно широкой известностью как замечательный, разносторонне образованный музыкант, дирижер концертов Бесплатной школы. Его авторитет особенно возрос после поездок в Прагу (1866—1867), где он блистательно поставил глинкинские оперы — «Сусанина» и «Руслана».
Привлекая его теперь к руководству концертами Русского музыкального общества, рассчитывали путем легкой уступки общественному мнению ликвидировать или во всяком случае обезвредить опасную оппозицию. В благоразумии самого Балакирева, по-видимому, не сомневались. Но именно тут-то и ошиблись. В нем не остыл еще пыл непримиримого музыканта-борца — он повел дело в духе идей «новой русской школы», решительно проводя свою линию и мало считаясь с требованиями высшего начальства, чего последнее терпеть не привыкло. С Балакиревым расправились бесцеремонно.