Глава I. Накануне
Сравнивая музыкальный рассказ «Листья шумели уныло» с фортепианным Экспромтом, вы почувствуете разительный контраст: трудно поверить, что эти две пьесы, столь различные по языку и стилю, сочинены одним автором и почти одновременно. Но такие контрасты свойственны развитию импульсивной натуры Мусоргского, особенно в ранний период его творческих исканий. И приметим — он застенчив и наивен в субъективно-лирических высказываниях, он смел и решителен в воплощении тем и образов лирики гражданской. Приметим это, не делая, однако, поспешных выводов...
Около того времени (или несколько ранее) Мусоргский познакомился с Тарасом Шевченко, который возвратился в 1858 году в Петербург из оренбургской ссылки. Мятежный дух поэзии великого кобзаря был сродни Мусоргскому. Шевченко любил и глубоко чувствовал музыку, преклонялся перед гением Глинки. Сближение Мусоргского с Шевченко обещало добрую, плодотворную дружбу. Но безвременная смерть унесла поэта-революционера. Он умер весной 1861 года, так и не узнав, не услышав ярко самобытных произведений Мусоргского, в том числе и тех, что были вдохновлены его поэзией («Гопак», «На Днепре»).
* * *
Многообразие духовных интересов влекло Мусоргского в гущу общественной жизни, волнуемой идеями и событиями нараставшего освободительного движения. Умом и сердцем художника он чутко отзывался на горячий призыв к уничтожению исконного зла — крепостного рабства, социальной несправедливости, произвола, насилия,— призыв, все громче звучавший в произведениях передовых русских писателей и поэтов, в пламенных статьях Герцена, Чернышевского, Добролюбова, в революционной публицистике «Колокола», в боевых выступлениях «Искры».
Сила критического реализма русской литературы, шедшей в авангарде общественного движения, прорубала широкие просеки в его восприятии окружающей действительности, в понимании идей и событий современности. Работа в кружке, встречи и беседы с передовыми людьми искусства и науки, углублявшиеся связи с демократической молодежью — все это способствовало интенсивности процесса первоначального накопления опыта.
Пытливая наблюдательность Мусоргского простиралась не по плоской поверхности, а в глубь явлений, и в процессе осмысливания жизни и жизненных задач искусства он вскоре совершенно освободился от умозрительных влечений и «мистических контраверз», которые одно время и волновали и тяготили его. Метафизический туман рассеивался, и теперь о письмах Лафатера и ясновидении думать не приходилось. Еще давали о себе знать наплывы нервной возбужденности, но и это постепенно преодолевалось (летом 1859 г. он лечился от ирритации нервов купаньями в Тихвинских ключах Новгородской губернии). Общее состояние его заметно улучшалось.
Мусоргский мужал и духовно и физически. Осенью 1860 года он писал Балакиреву: «Милий, вас должна порадовать перемена, происшедшая во мне и сильно, без сомнения, отразившаяся в музыке. Мозг мой окреп, повернулся к реальному, юношеский жар охладился, все уравнялось, и в настоящее время о мистицизме ни полслова... Я выздоровел, Милий, слава богу, совсем».
Поворот к реальному, наметившийся, как мы знаем, ранее, закреплялся в сознании композитора. Он не обольщал себя надеждой на быстрые творческие результаты, понимая, что главные трудности не позади, а впереди. С новыми силами он принялся за работу, отдавая много времени самообразованию, «умственному развитию». Характерно, что в Записке, составленной для Л. Шестаковой, Мусоргский пометил год 1860-й одною только фразой: «Упражнял мозги». Поворот к реальному был связан с подготовительной работой, той сосредоточенной работой ума, незаметной для окружающих, результаты которой в творчестве сказались позднее.