Глава I. Накануне
Стихийный наплыв впечатлений, наблюдений, замыслов тревожил и возбуждал Мусоргского. Занятия с Балакиревым, беседы и споры в кружке усиливали этот наплыв. Подчинить его дисциплинирующей творческой воле, ввести в русло осознанного опыта и мастерства было еще невозможно. Выработка принципов отбора жизненных впечатлений и наблюдений, методов и форм их претворения только начиналась. Этим объясняется беспокойная порывистость творческих поисков Мусоргского в ту пору — нетерпеливых, часто непоследовательных, притом упорных даже в непоследовательности. Он доверяется интуиции. Замыслы его неожиданны и своенравны. Композиции большей частью эскизны. Работает он настойчиво, излагает иные свои пьесы в двух и трех вариантах, добиваясь наилучшего (чтоб не бранил Балакирев за «охлаботину» в голосоведении, модуляциях и проч.). Не всегда, однако, второй или третий вариант, пусть даже более гладкий, оказывается и более совершенным, чем первый...
В смысле художественных достоинств произведения 1858 года, конечно, неравноценны. Есть среди них вещи малозначительные, случайные (вроде романса «Meines Herzens Sehnsucht» — «Желание сердца»), есть пьесы скромные, быть может наивные, но трогающие чистосердечною простотою и своеобразием выражения (Скерцо cis-moll, русские лирические песни), есть и маленькие шедевры (Скерцо B-dur, Сцена в храме из музыки к «Эдипу»).
В конце 1858 года обсуждался проект оперы «Ночь на Иванов день», в трех действиях, по Гоголю. Либретто должен был составить П. Боборыкин, начинавший тогда свою литературную деятельность. Сохранился любопытный документ, зафиксировавший «Заседание 25 декабря 1858 г. Спб.». Это набросок обсуждавшейся «Программы оперы «Ночь на Иванов день» с характерным резюме: «Писал П. Боборыкин, при сем присутствовали и имели словесное о деле прение Модест Мусоргский, Евгений [Филарет] Мусоргский, Василий [фамилия не разборчива], скрепил Милий Балакирев». На том «словесном прении», видимо, и кончилось дело. Мусоргский поглощен был тогда сочинением музыки к «Эдипу». А через некоторое время иные думы и заботы отвлекли его.
Работа над «Эдипом» осталась незавершенной, хотя Мусоргский не раз возвращался к ней в ближайшие годы (вплоть до 1861), замышляя нечто вроде драматической оратории. Написано было несколько номеров, из коих, как уже говорилось, уцелел только один — Сцена в храме, посвященная М. Балакиреву. Сам Мусоргский упоминает еще о двух хорах — Allegro Es-dur и Andante b-moll, включенных в большую Интродукцию, которая исполнялась им в кругу друзей. Сцена в храме закончена была (в двух клавирных изложениях) 23 января 1859 года. Оркестрована дважды — в 1860 и 1861 годах. Впервые исполнена 6 апреля 1861 года в симфоническом концерте Дирекции императорских театров под управлением Конст. Лядова. Прошла она почти незамеченною. Редко вспоминали о ней и впоследствии.
В раннем творчестве Мусоргского, как мы видели, уже ясно обозначается тяготение к русской национальной тематике, и среди его первоначальных пьес музыка к «Эдипу» Софокла может показаться явлением чужеродным, преходящим. В действительности это не так. По интуиции ли, по законам ли внутреннего развития художнической индивидуальности, столь трудно распознаваемым, но к «Эдипу» Мусоргский обратился отнюдь не случайно. Работа над этой широко задуманной композицией послужила «пробным камнем» в осуществлении больших замыслов и новых творческих задач, смутно волновавших его воображенье.
Трагедия Софокла захватила Мусоргского не только философской глубиной содержания и мощью драматургической концепции, не только общечеловечной идеей гуманизма, одухотворившей искусство великих поэтов античности, начиная с Гомера, которого он так любил и высоко ставил («В поэзии два колосса: грубый Гомер и тонкий Шекспир» — слова Мусоргского 15). Помимо всего этого и в связи с этим надобно вспомнить и нечто другое, не менее важное, что не могло не приковать внимания Мусоргского.