Глава I. Накануне

Иначе сложатся обстоятельства жизни Мусоргского.

Девятнадцатилетний юноша, с характером еще не окрепшим, с талантом, еще не умудренным опытом и мастерством, побуждаемый неукротимым внутренним влечением,— вышел на самостоятельную дорогу творческих исканий и борьбы. Отброшена начатая военная карьера, а с нею и возможность житейского благополучия. Его единственная поддержка — узкий кружок друзей. Сколько трудностей, невзгод, суровых испытаний, лишений придется ему вынести на избранном пути. Но Мусоргский — художник, ищущий борьбы. Его жизненное призвание неделимо. Всего себя безраздельно он отдаёт искусству и жаждет быть «бойцом за правую мысль искусства»...

Проницательный Бородин уже в 1859 году приметил смелые, новаторские порывы молодого Мусоргского («небывалые, новые для меня элементы музыки»). Трудно было тогда предугадать их смысл и значение. Для самого Мусоргского многое еще оставалось неясным. Он чувствовал, что «нравственное движение» встревожило его духовный мир, пробудило дремавшие силы; но сознание еще не могло (и долго не могло) найти «точку опоры», чтобы ввести их в русло целеустремленного творчества. Ощущение внутренних стихийных сил волновало и радовало, неуменье управлять ими, подчиняя воле и разуму, мучило, порой угнетало.

«Верить или не верить?» — быть может, не раз задавал себе этот вопрос и Мусоргский, и для него он равнозначен был шекспировскому «быть или не быть». Но несмотря на беспокойные, изнурявшие его метания, несмотря на то, что его поиски и труды далеко не всегда увенчивались творческим успехом, и многое в его ранних опытах не удавалось вовсе, и строгий Балакирев отнюдь не склонен был баловать его поощрением и похвалой,— Мусоргский упрямо верил, и сама жизнь все более убеждала его, что надо «быть», т. е. бороться и добиваться.

* * *

Самая большая дорога начинается с первого шага.

Нельзя глубоко понять значение великих открытий и завоеваний Мусоргского, не ведая, какими путями и тропами он шел к ним; нельзя по достоинству, с исчерпывающей полнотой оценить эти открытия, не разобравшись по существу в ранних творческих опытах композитора, большею частью забытых, а чтобы верно истолковать их, надо постоянно иметь в виду перспективу дальнейшего развития.

Первые деяния Мусоргского на композиторском поприще, если их рассматривать обособленно, в условных рамках «заданного периода», мало что скажут читателю об авторе «Бориса Годунова» и «Хованщины». Может показаться даже, что тут, собственно, не о чем серьезно говорить: из ранних сочинений композитора многие не сохранились (таковых гораздо больше, чем предполагают), иные сохранились в набросках или отрывках, иные же, по-видимому, существовали только в памяти автора, как импровизации, не зафиксированные на нотной бумаге. Ну а сохранившиеся составляют картину довольно пеструю, «детали» которой могут вызвать недоумение то техническим несовершенством, то странной наивностью, то неожиданными, порой трудно объяснимыми контрастами и противоречиями. И, обозревая ее, часто ограничиваются привычным заключением: «Это еще не Мусоргский».

Да, это еще не Мусоргский, и все же это Мусоргский, заметим мы, не боясь кажущейся парадоксальности такого утверждения. Его ранние пьесы, взятые сами по себе, быть может, и не столь значительны, и многое в них было преходящим. Но они очень значительны, я бы сказал, жизненно необходимы в процессе художнического развития Мусоргского. Не случайно Бородин приметил в них черты «небывалого, нового». Не случайно сам Мусоргский впоследствии не раз возвращался к ранним творческим опытам, разрабатывая и совершенствуя то, что было найдено им в годы композиторской юности.

← в начало | дальше →