Глава II. Гвардейский подпрапорщик
В сопроводительной статье к публикации «Porte-enseigne Polka» М. Пекелис справедливо замечает, что «Подпрапорщик-полька» обнаруживает исключительную пианистическую одаренность юного автора, что в пьесе, при «некоторой эклектичности фортепианного изложения», ощущаются веяния «новой романтической виртуозности». Но в своих выводах, мне кажется, М. Пекелис, невольно увлекаясь, поддается соблазнительному желанию выявить уже в этой детской польке Мусоргского черты особой мужественности, даже драматизма и оркестральности. «В 13-летнем возрасте,— пишет он,— начинающий музыкант стремится (и не без успеха) овладеть наиболее сложными формами современного фортепианного изложения и отдает явное предпочтейие передовому листовскому направлению, с присущими ему чертами мужественности, драматизма и оркестральности. Правда, все эти пианистические средства Мусоргский прилагает к незамысловатой идее популярного бытового танца. Но это было подсказано и средой, и возрастом автора». И тут М. Пекелис склонен видеть уже «внутреннее противоречие» между незамысловатой идеей бытового танца и средствами ее пианистического воплощения.
Все это было бы очень интересно и увлекательно, если б основывалось реально на музыке польки Мусоргского, на конкретных фактах и обстоятельствах ее сочинения. Вряд ли можно всерьез говорить о сознательном следовании тринадцатилетнего автора «передовому листовскому направлению», о котором он тогда, по существу, ничего или почти ничего не ведал. К тому же пьеса обнаруживает и явственное влияние фильдовской манеры изложения, в чем, однако, вовсе не обязательно усматривать признак чего-то отсталого, непередового (как известно, Глинка откровенно предпочитал фильдовский пианизм листовскому). Что касается драматизма, то его здесь вовсе нет, да и зачем он мог понадобиться в польке «Подпрапорщик»? Нет в ней, я думаю, и никакого внутреннего противоречия.
«Porte-enseigne Polka» — импровизированная картинка с натуры, вот в чем ее главная отличительная особенность, позволяющая говорить об отдаленных (и все же ощутимых) связях ранней фортепианной пьесы композитора с его зрелым, глубоко оригинальным, самобытным пианизмом. М. Пекелис называет его «характеристически-картинным». Очень верно. И нельзя не заметить черточек этой характеристической картинности, по-детски наивно и ясно выраженных в польке.
Пьеса возникла в начале первого года пребывания Мусоргского в школе, когда ему здесь все было внове и гвардейская будущность представлялась Модесту в самом привлекательном, радужном свете.
И так естественно предположить, что под наплывом новых впечатлений, быть может, на одном из первых же школьных вечеров он импровизирует музыкальную картинку, живо передающую атмосферу непринужденного веселья молодежи.
Тут рисуется и игрушечная церемония приготовления иль «приглашения к танцу» (интродукция), и образ юного «гвардейца», не скажем мужественно, но молодцевато выделывающего свои элегантные па (первое и третье «колена»), и маленький фигурный дуэт кавалера с дамой, в музыке — с изящными гармоническими поворотами и даже с легкими контрапунктиками (второе и четвертое «колена»), и, наконец, нарастающее возбужденное оживление зала в финале (кода). Пьеса нравится, и поощряемый автор, повторяя, дополняет, отделывает ее.
Верно и тонко схваченный характер танца он передает в музыке импровизированной картинки с обаятельной чистосердечностью и без малейшего налета слащавой жеманности, столь свойственной многочисленным полькам, мазуркам и вальсам того (да и не только того) времени.