Мусоргский — писатель-драматург. Значение литературного творчества

Установив отношения с женской артелью, Худяков и тематически стремился удовлетворить ее запросы. В своих исторических работах он уделяет заметное место положению женщины. Так, в конце 1863 года в трех номерах журнала «Модный магазин» (№№ 20—22) были напечатаны его три очерка под общим названием: «Женщина допетровской Руси». Позднее Худяков последний из этих очерков поместил с изменениями в качестве дополнительной главы в конце книги «Древняя Русь». По-видимому, это сделано было ио требованию издательниц.

Деятельное участие Худякова в артели должно было сблизить его с Н. В. и П. С. Стасовыми, у которых, как известно, Мусоргский часто бывал. Более чем вероятно, что здесь он встречался и с Худяковым. Напомним, что именно в эти годы Мусоргский жил в коммуне. Радикализм мировоззрения Худякова, его занятия фольклористикой, интерес к естественнонаучным вопросам, к дарвинизму, а также его исторические работы должны были привлечь к нему Модеста Петровича. Бесспорно, в стасовской семье Худяков сошелся и с мужской ее половиной. Его идеи были близки Владимиру Васильевичу. Дмитрий Васильевич еще с начала 60-х годов интересовался студенческим революционным движением, участвовал в ряде политических процессов. Примечательно, что на каракозовском процессе он защищал одного из главных обвиняемых — Н. А. Ишутина. В своих воспоминаниях о суде Д. В. Стасов называет Худякова «известным писателем и учителем». Худяков выбрал в качестве своего защитника Виктора Павловича Гаевского (1826—1888) — старого приятеля Стасовых, литератора и любителя музыки, позже посвятившего себя адвокатуре и много сделавшего для организации Литературного фонда.

Мусоргский приступил к работе над «Борисом Годуновым», когда Худяков уя;е жил далеко на севере Якутии, а имя его на многие годы было похоронено для русского общества. Кому пришло в голову обратиться за текстом для песнн Варлаама к сборнику Худякова, Стасову или самому Мусоргскому,— не столь существенно. Вероятнее всего, Стасову: не случайно он так живо запомнил самый факт передачи текста композитору и горячую реакцию последнего. Быть может, Мусоргского взволновал не только удачно найденный текст народной песни, но и воспоминание о близком человеке трагической судьбы.

Надо думать, что вспомнить о Худякове Мусоргский имел повод во время работы над «Борисом Годуновым» не только в связи с песней о взятии Казани. В его руках побывала, несомненно, и книжка «Древняя Русь», в которой композитор мог найти чрезвычайно близкую себе трактовку исторических событий. Это и сказалось в опере, особенно во второй ее редакции.«Древняя Русь» — книга просветительного характера, рассчитана на широкого читателя. Худяков опирался в ней на данные исторической науки, в том числе и на знаменитый карамзинский труд. Свое, авторское, проявилось здесь в увлекательной, доступной форме повествования и ярко выраженной демократичности взглядов. Красной нитью через всю книгу проходит резко враждебное отношение к царизму. Изображая среду властителей, автор рисует господствующие в ней жестокость, бесчеловечность, сознание безнаказанности. Характеризуя царевича Димитрия, Худяков пишет: «Маленький Дмитрий был действительный сын царя Грозного: в детстве он находил удовольствие смотреть, как убивают овец и вообще домашний скот, видеть перерезанное горло, когда из него течет кровь, и бить палкой гусей и кур до тех пор, пока они не издохнут».

Оценивая роль народа в развитии исторических событий, Худяков не открывает ничего существенно нового, тем не менее он решительно выдвигает народную массу на первый план как важнейшую историческую силу. Нельзя отделаться от мысли, что некоторые сцены в опере Мусоргского, касающиеся взаимоотношения народа и царской власти, родились не без воздействия книжки Худякова. Так, столкновение пристава с народом (первая картина пролога оперы) в трагедии Пушкина отсутствует. Худяков же, рассказывая в своей книге об избрании Бориса на престол, приводит предание, в котором говорится: «Народ неволею был пригнан приставами; не хотевших идти велено было даже бнть; приставы понуждали людей, чтоб с великим кричанием вопили и слезы точили. Смеху достойно!., вместо слез глаза слюнами мочили. Те, которые пошли в келью просить царицу, наказали приставам: когда царица подойдет к окну, то они дадут им знак, и чтобы в ту же минуту весь народ падал на колена; не хотящих били без милости».

И сцена под Кромами, написанная Мусоргским совершенно самостоятельно, вне пушкинского текста, также могла возникнуть в результате знакомства композитора с книгой «Древняя Русь». Повествуя о смутном времени, Худяков рисует картину, перекликающуюся с «Кромами»: «Крестьяне, недовольные закреплением, все продолжали бегать; их хватали и возвращали назад помещикам; это не останавливало побегов, но произвело то, что беглый крестьянин и холоп становился совершенно враждебен всему государству, жившему на его счет и отнимавшему у него права, он становился разбойником. В конце царствования Бориса таких разбойничьих шаек особенно много появилось на юго-западной (или северской ) Украйне. [...] Но волнение продолжалось; стала ходить молва, что царевич Дмитрий, спасшись еще в детстве от убийц, жив и потребует от Бориса царство [...]. При легковерии того времени и при напряженном состоянии всего общества подобный слух приобретал веру у многих».

Таковы общие выводы, которые возникают в результате сопоставления ряда биографических и творческих фактов. Прямое указание композитора на то, что текст песни «Про Казань» заимствован у Худякова, позволяет в конечном счете утверждать, что участник каракозовского дела и талантливый ученый — реальная фигура в биографии Мусоргского.

← в начало