«Так, стало быть, надо было появиться "Борису"...»
С момента окончания оперы в новой редакции началась и новая фаза борьбы за ее постановку.
Партитура вновь была представлена в театральный комитет и... вновь отвергнута. Мусоргский был подавлен. Но тут в дело вмешались друзья.
Сестры Пургольд устроили на квартире у своего дяди исполнение всей оперы под рояль. Пригласили множество народу, в том числа ведущих артистов Мариинского театра — Осипа Афанасьевича Петрова, Юлию Федоровну Платонову, лучшую исполнительницу партии Наташи в «Русалке», тенора Федора Петровича Комиссаржевского. Опера произвела на присутствующих огромное впечатление, и тут же было решено добиваться постановки хотя бы нескольких картин из нее.
Удобный случай представился 5 февраля 1873 года, в бенефис режиссера Г. П. Кондратьева, которого удалось увлечь оперой Мусоргского. Как всегда в подобных случаях давалась сборная программа, составленная самим бенефициантом. Были исполнены: по одному действию из опер «Лоэнгрин» Вагнера и «Вольный стрелок» Вебера и три картины из «Бориса Годунова» — в корчме и две польские. Варлаама пел Петров, Марину Мнишек — Платонова, Самозванца — Комиссаржевский.
Картины имели успех (следует, правда, учесть, что они были не самые характерные для оперы), и борьба за постановку всего сочинения продолжалась. Особенным энтузиастом показала себя Платонова. Это была передовая музыкантша, много сделавшая для пропаганды творчества Даргомыжского и Мусоргского. Теперь она решила использовать свое положение примадонны в Мариинском театре и заставить директора поставить «Бориса Годунова». Сохранился ее рассказ, в котором, может быть, немного преувеличена личная роль артистки, но сущность которого несомненно верна. Вот он с некоторыми сокращениями:
«Я уже давно задалась мыслью поставить «Бориса» во что бы то ни стало и решилась на крайний шаг. Летом 1873 года, когда директор театров Гедеонов был в Париже, я по случаю возобновления моего контракта писала ему о моих условиях, из которых первым нумером было: я требую себе в бенефис «Бориса Годунова» — иначе контракта не подписываю и ухожу. Ответа на него не было, но я хорошо знала, что будет по-моему...» Далее Платонова рассказывает о беседе Гедеонова с председателем театрального комитета, вторично забраковавшим оперу:
«Гедеонов встречает его в передней, бледный от злости. — «Почему вы забраковали оперу?» — «Помилуйте, Ваше превосходительство, его друг Кюи постоянно ругает нас в «Петербургских ведомостях», еще третьего дня...» — при этом он из кармана вытаскивает нумер газеты. — «Так я вашего комитета знать не хочу, слышите! Я поставлю оперу без вашего одобрения!» — кричит Гедеонов вне себя. И опера была разрешена самим Гедеоновым — первый пример, чтобы директор превышал свою власть в этом отношении».
Итак, постановка была разрешена. Дирижером назначили Эдуарда Францевича Направника. Партия Бориса была поручена Ивану Александровичу Мельникову, бывшему воспитаннику Бесплатной музыкальной школы. Правда, радость Мусоргского была сильно омрачена тем, что по ходу репетиций в опере делались все новые и новые урезки. Ему говорили, что опера слишком длинна, что публика с непривычки не выдержит такого продолжительного спектакля. Затем оказывалось, что те или иные куски «неприличны» для исполнения, так как в них затрагивается персона царя. В результате была сильно укорочена 1-я картина, выброшена сцена в келье и так далее.
Но эти неприятности с лихвой искупались поистине трогательным, любовным отношением к опере, которое проявляли все певцы. Они работали с огромным увлечением. Когда оказалось, что трудности материала вызывают необходимость в дополнительных репетициях, их стали проводить на квартире у Платоновой под руководством самого композитора.
Спектакль был назначен на 27 января 1874 года, день бенефиса Платоновой.
Нетрудно представить себе возбуждение Мусоргского, все усиливавшееся по мере приближения знаменательного дня. Он не обманывал себя относительно вероятного приема, который будет оказан «Борису» со стороны музыкантов консервативного толка и лиц, придерживающихся реакционных политических взглядов. Одних возмутит его пренебрежение школьными правилами сочинения, других — его вольнолюбивый образ мыслей. И он приготовился мужественно встретить и то и другое.