Великое свершение
Посещая Людмилу Ивановну Шестакову, Мусоргский познакомился у нее с Владимиром Васильевичем Никольским. Это был филолог, литературовед, специалист по истории русской литературы и русского языка. Он читал лекции в ряде учебных заведений, а также нередко выступал в печати со статьями и рецензиями. Предметом особого интереса Никольского были личность и творчество Пушкина. Никольский часто присутствовал на собраниях музыкального кружка и сдружился со всеми его членами. Он живо интересовался музыкой и стал вхож во все дома, где встречались балакиревцы. Но особенно близко сошелся он с Мусоргским. Их, видимо, роднили не только общие интересы, но и какие-то сходные черты натуры.
Оба были щедро наделены чувством юмора. В их сношениях установился игривый тон, за которым скрывались искренняя симпатия и взаимное доверие. Письма, которыми они обменивались, обычно бывали полны острот, каламбуров и намеков на какие-то, им одним известные смешные обстоятельства. Но в тех же письмах неизменно обсуждались и серьезные творческие вопросы. Никольский был для Мусоргского высшим авторитетом в области русского языка. Ему на суд нередко отдавались тексты тех или иных произведений. У него же композитор черпал некоторые сведения из русской истории.
Никольский с восхищением следил за развитием творчества Мусоргского. Вместе с тем чутье подсказывало ему, что все, что создавалось на его глазах, было еще только преддверием к чему-то неизмеримо более крупному, значительному. Во время работы Мусоргского над «Женитьбой» он не раз тормошил его, советуя оставить эту «безделушку» и взяться за что-нибудь более серьезное. На это Мусоргский отвечал: «Без подготовки супа не сваришь», намекая, что «Женитьба» и есть подготовка к настоящему, большому делу.
Однажды — это было осенью все того же 1868 года — у друзей зашел большой и серьезный разговор о Пушкине. Мусоргскому еще не приходилось вплотную сталкиваться с произведениями великого поэта. Он находился во власти распространенных в то время представлений о Пушкине как о певце «чистой красоты», величаво спокойном, чуждом острой общественной борьбы. Как многим современникам, Мусоргскому казалось, что только с Лермонтова и Гоголя русская литература стала откликаться на драматические конфликты общественной жизни, отражать беспокойные искания человеческой мысли и критическое отношение к действительности. Никольский страстно опровергал подобные взгляды. «Пора наконец увидеть, — говорил он, — что Пушкин был не только поэт, но и гражданин». И он обратил внимание Мусоргского на трагедию «Борис Годунов», с которой только два года как был снят цензурный запрет, висевший над ней в течение почти сорока лет. Никольский высказал мысль, что эта трагедия могла бы стать замечательным материалом для оперного либретто.
Эти слова заставили Мусоргского глубоко задуматься. Он погрузился в чтение «Бориса Годунова», и вскоре должен был признаться, что его прежние суждения о Пушкине были несправедливы. Чем больше он читал, тем сильнее становилось охватившее его волнение: перед ним был сюжет, который давал возможность воплотить в звуках то, что было глубоко пережито и прочувствовано им самим, что давно просилось на бумагу, по что ему до сих пор никак не удавалось выразить с необходимой полнотой, силой и отчетливостью. Поистине велик был Пушкин, если, живя в иную эпоху, он сумел с такой потрясающей силой высказать то главное, что волнует и людей нового времени, современников Мусоргского! Композитора поразило еще и другое: свои мысли поэт раскрыл на примере седой старины; воскресив картины далекого прошлого, показав во всей истинности характеры, дела и думы людей минувших времен, Пушкин одновременно обнажил связи прошлого с настоящим. История помогла ему лучше понять и выразить смысл происходившего в его дни, осветила словно лучом туманное будущее... Не раздумья ли поэта о значении истории заставили его придать такую величавость образу мудрого, седовласого Пимена-летописца? Пимен трудится над тем, чтобы поведать потомкам «земли родной минувшую судьбу», и он же олицетворяет собой совесть народную и вершит суд над деяниями современников.
Мусоргский понял: главное, что, при всех существенных различиях, сближает между собой три эпохи — Бориса Годунова, Пушкина и современность, — это непроходимая пропасть между властью и народом. Царь и народ — извечные, непримиримые противники... И неожиданно с новой силой нахлынули воспоминания о горьком 1861 годе и совершенном тогда обмане...