Опера «Саламбо»
Вот большая хоровая сцена. Страшной лавиной движутся на Карфаген орды повстанцев. Жители города собрались у храма Молоха молить бога о защите, думая снискать его милость жертвоприношениями. Жрецы накаливают докрасна медную статую Молоха, чтобы бросить в его огненное чрево предназначенных в жертву младенцев. Горестно и торжественно звучат хоры мужской, женский и детский, то сменяя друг друга, то сливаясь воедино. Разражается страшная гроза. Смятение народа достигает своего предела. Слышатся громовые раскаты, завывания ветра, звуки зловещего набата.
Форма сцены в целом получилась довольно рыхлой, в ней немало длиннот. Но она полна замечательных находок. Общий колорит ее скорбно-торжественный, возвышенный. Музыка позволяет ощутить величие и значительность совершающегося, в ней слышна неумолимая поступь истории.
Но вот что удивительно: характер этой музыки чисто русский!
Долгое время Мусоргский сам не замечал этого. Ему, например, казалось, что красочно и необычно звучащие гармонические последовательности отвечают экзотическому характеру сюжета. На самом же деле новый гармонический язык рождался на основе свободного творческого осмысления особенностей исконнорусской народной мелодики. Когда композитор осознал это и увидел, что созданные им образы очень далеки от подлинного, исторического Карфагена, он совсем охладел к своей работе. «Саламбо» осталась незавершенным произведением. Один знакомый спросил, отчего заброшена опера, для которой написано столько великолепных кусков; Мусоргский отвечал: «Хорош бы Карфаген вышел!».
Все это произошло через три года после начала работы. А еще по истечении первого года композитор задумал переименовать свою оперу из «Саламбо» в «Ливийца». Дело в том, что, по мере того, как продвигалась работа, либретто все больше отклонялось от своего литературного прообраза. Сначала инстинктивно, а затем сознательно Мусоргский выпячивал те моменты содержания, которые вызывали ассоциации со значительными событиями современности. Для него постепенно утрачивала интерес любовная драма, зато все больше привлекало внимание то, что было связано с темой восстания. Благодаря этому главным действующим лицом становилась уже не Саламбо, а предводитель ливийцев Мато. Выдвигая эту фигуру на первый план, Мусоргский к тому же отступал от романа и в характеристике Мато. Из дикого, необузданного в своих страстях варвара он превращал его постепенно в подобие современного революционера, мужественного и стойкого перед лицом неминуемой смерти. Любовно разрабатывал он сцену в темнице, где закованный в цепи Мато узнает свой смертный приговор и мысленно прощается с жизнью. В основу последнего монолога своего героя Мусоргский даже положил стихотворение «Песнь пленного ирокезца» Полежаева, русского поэта, замученного царем за вольнодумство. После некоторой переработки и необходимых сокращений текст принял следующий вид:
Я умру одинок;
На позор палачам
Беззащитное тело отдам.
На забаву детей
Отдирать от костей
Будут жилы мои;
Растерзают, убьют.
И мой труп разорвут!
Но, как дуб вековой,
Грозных бурь не страшась,
Встречу миг роковой!..
Сцена в темнице была первым опытом Мусоргского в области обрисовки сложных психологических состояний человека в драматические минуты жизни. На этот раз композитору еще не удалось создать цельный и правдивый характер; музыка получилась несколько сумбурной. Но замысел сцены очень показателен для Мусоргского, создавшего впоследствии полный напряженного драматизма образ Бориса Годунова.
Последним и одним из самых ярких отрывков, сочиненных для «Саламбо», был мужской хор «Боевая песнь ливийцев». И в нем — несмотря на ярко выраженный восточный характер музыки — налицо связи с современной композитору русской действительностью. «Боевая песнь» — одно из предвосхищений образа мятежного, бунтующего, борющегося народа, которому суждено было занять важное место в зрелых произведениях Мусоргского. Музыка выражает неуемную, бурлящую силу, страстный порыв к свободе.
«Саламбо» оставила глубокий след в творчестве композитора. Прекратив работу, он продолжал бережно хранить написанное. Лучшие из музыкальных тем и отрывков нашли впоследствии иное применение: в доработанном виде они вошли в оперу «Борис Годунов», где оказался уместным их русский характер. В целом же в работе над «Саламбо» заметно выросло и окрепло мастерство Мусоргского, особенно в области массовых сцен.