Глава IV. Трагедия «Хованщины»
Фигура Кузьки, едва очерченная в начале первого действия, здесь поднимается во весь рост. Это один из стрелецких коноводов, находчивый заводила, умеющий быстро овладеть вниманием массы. Лихо напетая им простонародная песенка о злой бабе-сплетне («Заводилась в закоулках, где-то в темных переулках...», fis-moll) живо подхватывается стрельцами, а затем и стрельчихами. Все забористее звучат вариации темы и все острее выявляется сатирический смысл песни, зло бичующей всех, с кем сплетня якшается,— и боярских палачей, и доносчиков, и лихоимцев подьячих. Взмахнув топором, Кузька заканчивает песню грозно подхваченным стрельцами возгласом: «Сплетниц, сплетников на суд!». Тут-то как раз является один из самых опасных сплетников, и с ним — беда (резкий ладовый поворот: fis-moll — D-dur — es-moll).
Издали слышно, как голосит подьячий (его отчаянные вопли с изобразительной точностью переданы характерными воющими интонациями в назойливо синкопированном ритме; клавир, стр. 242 и след.). Стрельцы встречают незваного гостя едкими насмешками, предвещающими лихую расправу. Накипающим гневом искажена тема стрелецкого самовластья в репликах хора (ср. пример 140):
Но когда подьячий, дрожа от страха, рассказывает о набеге рейтар за Белгородом, которые вот-вот нагрянут вместе с петровцами и сюда, стрельцов охватывает смятенье. Подьячий, сделав свое дело, незаметно исчезает. Встревоженный Кузька советует товарищам обратиться к бате. В его речитативе «Спросим батю: правда то, аль нет...» выразительным контуром обозначается интонационный облик видоизмененной, печально поникшей темы стрелецкого самовластья. На развитии этой переосмысленной (мелодически и психологически) темы построен гениальный es-moll'ный хор стрельцов, взывающих к своему бате Хованскому:
Смутным предчувствием тяжелой беды проникнуты зовы обманутых и преданных стрельцов. На пороге княжеского терема показывается мрачный Хованский. И тут траурным напевом возникает в оркестре трагическая реминисценция предсказания Марфы (клавир, стр. 257). Близок конец. И Хованский это знает. Он обессилен. Короткая речь его торжественна и безнадежна. На последний зов все еще верных ему стрельцов: «Рейтары и петровцы губят нас! Веди нас в бой!» — Хованский отвечает горьким признанием: «...нынче не то: страшен царь Петр! Идите в домы ваши, спокойно ждите судьбы решенье...». Зловещим прощанием звучит здесь — в темном es-moll — тема Хованского. Покинутые, подавленные стрельцы шепчут слова молитвы...
* * *
Четвертое действие «Хованщины», по предварительному плану, должна была открыть картина в Немецкой слободе. В процессе работы, «уплотняя» музыкально-сценическую композицию драмы, Мусоргский исключил «Немецкую слободу» и иачал действие непосредственно картиною в усадьбе Хованского. Эта первая картина четвертого действия была завершена 5 августа 1880 года (в Ораниенбауме).
Старый Хованский, устранившись от дел, отсиживается в своей родовой вотчине. Картина обрамлена пением сенных девушек, развлекающих мрачного, отяжелевшего от скуки и спеси боярина-князя. Лирическую песню «Возле речки на лужочке» Хованский сердито обрывает, требуя «веселую, да побойчее». Крестьянские девушки заводят хороводную про гайдучка («Поздно вечером сидела...»). Оба женских хорика — тонко обработанные народные песни — служат красочным бытовым фоном картины и вместе с тем непосредственно вводят в действие.
При последних словах песни про гайдука — «Дружка милого ждала» — входит «дружок»: посланный Голицыным клеврет предупреждает Хованского о грозящей ему опасности. Раздраженный Хованский высокомерно осаживает гонца: «В моем дому и в вотчине моей... мне грозит беда неминучая? Вот забавно, вот-то смешно! Пугать изволят князя!..» — Но ему не смешно, он лжет, и музыка разоблачает его. Во время всей этой хвастливой тирады в оркестре полностью звучит эпизод прощания со стрельцами (es-moll'Hoe проведение темы; ср. клавир, отр. 259 и 268). И в интонационном произнесении фразы «Пугать изволят князя!» мы слышим: «Страшен царь Петр» —