Глава IV. Трагедия «Хованщины»
Слушая оркестровое воплощение музыки «Хованщины», почти не ощущаешь в ней прикосновения руки Шостаковича, и это, быть может, самое убедительное доказательство глубокой органичности претворения замысла народной музыкальной драмы в партитуре. Мусоргскому нужен был чуткий и гибкий, как сама эмоциональная жизнь, оркестр,— говорил Асафьев. Такой именно оркестр звучит теперь в «Хованщине», и в нем оживает гениальная музыка Мусоргского, им созданная, им выстраданная.
Симфоническое вступление «Рассвет на Москве-реке» поднимает словно звуковой занавес. Тема рассвета (пример 139), разрастаясь и преображаясь, уносится ввысь. Перед нами Красная площадь ранним летним утром 1682 года. Каменный столб, и на нем медные доски с надписями — свежая память о кровавых событиях стрелецкого бунта. Развалившийся у столба сторожевой стрелец Кузька бормочет сквозь дрему нескладный хмельной мотив. Издали слышатся вестовые трубы. Выходит стрелецкий дозор. В музыке означается «пунктиром» маршевая поступь лихой стрелецкой пеони «Гой, вы, люди ратные» (мы услышим ее далее). Наткнувшись на сонного Кузьку, дозорные весело потешаются над ним, вспоминая, как вместе расправлялись с боярами «лихоимателя-ми». Трусливой рысцой пробирается к своей будке подьячий. Стрельцы, уходя, осыпают его градом едких насмешек. Показывается Шакловитый.
Хлесткой народной сценкой, грубоватый комизм которой таит смутное ощущение тревоги, начинается первое действие «Хованщины». С появлением Шакловитого оно развертывается с нарастающей интенсивностью. Подкупив подьячего щедрой подачкой, Шакловитый диктует ему донос на князей Хованских, которые «замутить грозят на государстве». Музыкой метко схвачены контрастные фигуры этой сцены. Шакловитый обрисован угрожающе-мрачной темой — он хоронится под маской наигранной демоничности («Пр'оклятый от века, дьявола ходатай...», см. клавир, стр. 17 и 35). Это, писал о нем Мусоргский, «личность характерная — архиплут и с придатком напускной важности, некоего величия даже при кровожаднейшей натуре». Не менее характерна, в ином, конечно, плане, личность хитрого лихоимца-подьячего, в интонационном портрете которого проглядывает лукавая угодливость.
Завязка политической интриги драмы обрастает наплывающими сценками: в то время как подьячий строчит донос и читает его Шакловитому, стороной проходит толпа крестьян (чудесный хор пришлых людей «Жила кума, была кума...», G-dur); проносится ватага стрельцов с лихой песней «Рой, вы, люди ратные», наводя панический страх нй подьячего... Тема этой разгульной песни (ее прообраз дан в самом начале действия) —
приобретает в дальнейшем развитии обобщенно-символическое значение «стрелецкого самовластья»; с нею интонационно связана и характеристика норовистого бати стрельцов Ивана Хованского. Едва закончилась сделка в будке подьячего, на площадь выходит толпа крестьян («московские пришлые люди») и останавливается в недоумении перед каменным столбом с непонятными надписями. Мирный крестьянский хор резко обрывается в оркестре темой стрелецкого самовластья (внезапный поворот: G-dur — as-moll; клавир, стр. 39).
Беспокойными репликами озадаченной толпы — «Что б это на Москве такое приключилось?» — начинается большая народная сцена, одна из сильнейших в опере. Крестьяне миром просят подьячего прочесть им надписи; тот увертывается, «нудит взятку». Тогда возмущенная толпа с кликами «взымем, братцы!» дружно поднимает будку вместе с ерзающим в ней подьячим и несет через площадь к столбу. В стихийном порыве занимается едкая сатирическая песня (клавир, стр. 46 и след.):
Жил да был подьячий семьдесят годов,
Нажил он, подьячий, сотни две грехов..
На фоне этой буйной, размашистой песни комично звучат отчаянные вопли подьячего («Православные!.. Душат, режут, ахти!.. Помогите!..»). Народная толпа, почуяв силу, тешится пойманной жертвой (как в сцене «славления» боярина — под Кромами) и, насмешливо величая подьячего («Уж ты потешь нас, уж ты нас пожалуй...» — Е-dur'ный эпизод), принимается ломать будку лихоимца. Тут только насмерть перепуганный подьячий соглашается исполнить просьбу крестьян.