Глава V. Диалектика души
Весною он начал работу над симфонической картиной-фантазией «Иванова ночь на Лысой горе», первоначальный замысел которой возник гораздо раньше. Осенью 1860 года Мусоргский писал Балакиреву: «Еще я получил работу весьма интересную, которую надо приготовить к будущему лету.— Работа эта есть: полное действие на Лысой Горе (из драмы Менгдена Ведьма), шабаш, ведьм, отдельные эпизоды колдунов, марш торжественный всей этой дряни, финал — слава шабашу, который у Менгдена олицетворен в повелителе всего праздника на Лысой горе. Либретто очень хорошее.— Кой-какие материалы уже есть, может выйти вещь очень хорошая». Прошло почти шесть лет, и давний замысел, казалось забытый, вновь увлек воображение композитора: из коротенькой записки Балакиреву мы узнаем, что в середине апреля 1866 года Мусоргский «Ведьм начал набрасывать,— в чертях заколодило — поезд Сатаны меня не удовлетворяет еще». Но то были лишь предварительные наброски, импровизированные эскизы сочинения, которое сложилось — в оркестровой редакции — летом будущего, 1867 года, а впоследствии неоднократно «трансформировалось» в замыслах и планах композитора.
Работать одновременно над различными, нередко остро контрастными по содержанию и характеру произведениями было в духе порывистой натуры Мусоргского. В те же апрельские дни шестьдесят шестого года, когда завершалась композиция Боевой песни ливийцев, с ее мощным революционным размахом, и уже возникала из сферы народной фантастики симфоническая картина «Ночи на Лысой горе»,— сочинен был чудесный романс интимной лирики — «Желание», на стихи Гейне («Хотел бы в единое слово...», перевод Л. Мея). И в то же время зрели замыслы новых вокальных пьес совсем иного характера.
Романс «Желание» посвящен Надежде Петровне Опочининой — «в память ее суда надо мной». В конце сочинения точная дата записи: «С 15-го на 16-ое апреля 1866 года. Питер (2-ой час ночи)». Мусоргский еще дважды обращался к этому романсу, не нарушая, однако, первоначального образного строя музыки. В ней воплотились глубоко личные переживания композитора — заповедная тайна его отношений к Н. Опочининой. Предпосланное романсу посвящение не расшифровывает этой тайны, едва лишь приоткрывая завесу над нею. Был «суд» — произошло откровенное, суровое, решающее, быть может, объяснение, взволновавшее Мусоргского, и он, оставшись наедине с самим собой, высказал томившее его чувство в музыке «Желания».
Это внутренний монолог, мысленно обращенный к близкому другу — любимой и проникнутый обаянием ее образа. Вот что определило и свое, необычное произнесение гейневского текста в свободной композиции романса. Мусоргский переинтонировал эмоциональный строй стихотворения Гейне: не страстное томление, не пылкий nopBiB в романтическую даль (что так непосредственно выразил впоследствии Чайковский в своем романсе на те же слова), а тихая печаль воспоминаний и надежд звучит в монологе Мусоргского. Музыка, колеблемая тончайшими динамическими нюансами от piano до едва слышного pianissimo, погружена в тишину созерцания. Простой неторопливый напев начальной строфы («Хотел бы в единое слово...», h-moll) мягко переходит в мелодическую речи-тацию («И пусть бы то слово печали...» — вторая строфа), выразительно оттеняемую бликами скользящих гармоний на фоне остинатной фигуры нижнего голоса (вибрирующий органный пункт на «подразумеваемой тонике» — D):
Завораживающее круженье остинатной фигуры, причудливо отраженное в вокальной партии, создает впечатление мечтательного полузабытья. Грустный речитатив третьей строфы («И если усталые очи сомкнулись под грезой ночной...») истаивает в зыбких переливчатых гармониях сопровождения, поддерживаемых органным пунктом неспешно обнаруживающей себя тоники (D). Перед заключением, при последней фразе — «слово печали... во сне над тобой» — момент очарованной застылости: интонация голоса замирает на вводном тоне cis, в высоком регистре на том же cis повисает уменьшенный септаккорд, а в басу — медлительное квартовое покачивание тоники; плавное разрешение нисходит во сне:
Небольшая постлюдия, завершающая романс в просветленном D-dur, проникнута настроением нежной печали...