Глава III. В кружке, в «коммуне» и наедине с самим собой
Многое не удовлетворяло Мусоргского в его ранних творческих опытах, многое вновь пересматривалось и перерабатывалось или же откладывалось, оставаясь незавершенным. Размышляя в дни деревенских досугов о своих делах и планах, он прямодушно писал Балакиреву (весной 1862 г.): «Я вижу, что хотя от дела не бегал, но делал по российской лености мало; к таланту своему особенного доверия не имею, хотя и не сомневаюсь в нем, а потому по силам работать хочу и буду, но приискиваю еще род занятий, где я был бы полезен». Он понимал, что цель еще далека и борьба будет трудной, что срок его вольной жизни недолог — рассчитывать на доходы с запущенного имения не приходится, средства истощены, значит, надо снова думать о службе («приискиваю род занятий...»). Но он смотрел вперед мужественно, в силы свои верил и не намеревался отступать. Ему было тогда двадцать три года.
Успехи кружка радовали и ободряли Мусоргского. Его ясная, до наивности добрая душа никогда не ведала ни зависти, ни мелочной обидчивости. Он по-прежнему искренно любил Балакирева, восхищался его широко развернувшейся музыкально-общественной деятельностью, бурно ликовал по поводу открытия Бесплатной школы и симфонических концертов. Новаторским начинаниям кружка Мусоргский придавал громадное значение и чутко следил за творческим развитием товарищей. Он сблизился с «новичками» — Римским-Корсаковым и Бородиным, и дружба их крепла. В кружке он держался удивительно просто, чистосердечно и — независимо. Страстно отстаивал свои взгляды и убеждения, порой горячился, однако никогда не допускал оскорбительной резкости, не пытался унизить мнение, которое считал неправильным или неприемлемым. Его острый полемический дар служил иным пелям.
Непримиримость принципиальных идейно-творческих взглядов Мусоргского не таила предвзятой нетерпимости, тем более в отношении к друзьям. Об этом говорят и письма композитора, и свидетельства многих, близко знавших его современников. Вспоминая своенравный облик Мусоргского среди товарищей по кружку, дочь В. Стасова, Софья Фортунато, писала: «Уж тут, за роялем, когда вся эта высокоталантливая компания показывала свои новые произведения, по поводу которых иногда загорались споры, как умел он, не уступая, крепко держась своего пути, никогда, ни одним словом не задеть чьего-либо самолюбия, не сказать ни одной грубости, ни одной резкости. Как умело сочеталась его необыкновенная благовоспитанность с такой же убежденностью в своей правоте и неподатливости к принятию неподходящих ему чужих взглядов. Как умел он, отстаивая свои убеждения, уважать чужие взгляды. Редкое свойство». Это свойство натуры Мусоргского, обостряемое работой ума и чувством «внутренней критики», не изменяло ему и впоследствии, когда страдания и невзгоды внесли в его высказывания желчь и кровь горьких сарказмов.
Мусоргский был одержим стремлением к истине, и его талант, еще не окрепший, уже жил, дышал этим не знающим покоя стремлением. В нем всегда мыслил и действовал музыкант, но никогда — только музыкант. Его сознание, встревоженное событиями и фактами социального характера, постигало конкретность истинных целей искусства в длительном процессе познавания-осмысливания многосторонних явлений жизни. Процесс этот зарождался в недрах кружка. Мусоргский горячо воспринял общие идеи борьбы за национальную самобытность русской музыки, народность, правду выражения. Претворение этих идей в реальных замыслах и композициях выдвигало перед ним новые задачи художественного мастерства, сталкивало с новыми эстетическими проблемами, решение которых требовало долгой, сосредоточенной подготовки, громадного напряжения сил. Его развитие, естественно, искало опоры в деятельности кружка, но не могло ограничиться ею.
В балакиревском содружестве и в Бесплатной музыкальной школе Мусоргский хотел видеть воплощение своего идеала — «свободное общество роднящихся с искусством». Он верил в этот идеал, и его не смущали внутренние размолвки и даже резкие вспышки Балакирева — он полагал, что откровенная прямота отношений между товарищами-единомышленниками («роднящимися с искусством») есть залог прочной дружбы. И сам Мусоргский никогда не таил своих суждений, хотя бы они и противоречили мнению «старших». Скромная независимость его натуры легко согласовывалась с идеальными представлениями о свободном содружестве, пока реальное развитие не стало вносить весьма существенные поправки в эти представления.