Глава I. Накануне
В осуществлении музыкального замысла сцены из «Эдипа» он также опирается на опыт классиков, причем здесь весьма заметны влияния Бетховена, отчасти и Баха. Хор народа проникнут суровым пафосом единого и мощного эмоционального движения (тут невольно вспоминаешь баховскую ораториальную патетику). В тематическом развитии, особенно в подходе к кульминации (и в самой кульминации) Мусоргский по-своему удачно применяет выразительные средства и характерные приемы бетховенеких обобщений.
Следование образцам любимых мастеров — закон юности в развитии каждого художника. Пля Мусоргского это и замена консерваторских курсов, которых ему не пришлось пройти. Сначала при помощи Балакирева, затем самостоятельно и все глубже он усваивает творчество Глинки и Бетховена, Баха и Шумана, Шуберта и Даргомыжского (в дальнейшем круг изучаемых мастеров расширяется). Их воздействие на молодого Мусоргского, их влияние на его ранние композиторские опыты естественно и плодотворно; он отнюдь не пассивен, умеет — в соответствии с собственными замыслами — выбирать нужные ему образцы и, следуя им, не подражает, а учится писать по-своему.
Это «по-своему» чувствуется уже и в его Скерцо, особенно B-dur'ном, и в романсах, и в Хоре народа из музыки к «Эдипу». Поскольку он учится, вернее, только начинает учиться писать по-своему, постольку неизбежны недостатки его сочинений, промахи незрелого мастерства в модуляционном плане, в голосоведении и в гармониях, в фактуре, особенно оркестровой. Нет надобности подробно на них останавливаться.
Писать по-своему еще не значит писать совершенно. Мусоргский понимал это, остро ощущая несовершенство собственных композиций, вновь и вновь их перерабатывая. Но он понимал также, что невозможно в искусстве постигнуть совершенство (хотя бы относительное), если не умеешь писать по-своему и свободно, если не способен высказать людям новое слово правды.
Вот что рано начало тревожить сознание Мусоргского, предвещая долгие боренья и напряженные поиски. «...Надо сделаться самим собой. — Это всего труднее, т. е. реже всего удается, но можно», — писал он Римскому-Корсакову в 1868 году20—после десяти лет упорной творческой работы, самообразования и самосовершенствования. Неотступное стремление быть всегда самим собой, ни в чем не подделываясь, не допуская никаких компромиссов со своей художественной совестью, во многом определило индивидуальную неповторимость языка и самобытность мастерства Мусоргского. В развитии его таланта опора на опыт классиков была, конечно, необходимым и важным условием. Однако не единственным. Талант может зреть не от навыка, не от выучки, но от опыта жизни, говорил Белинский. С годами, глубоко усваивая опыт жизни, зрел и могучий, самобытный талант Мусоргского.
* * *
Он жил тогда в семье — с матерью и братом Филаретом — в скромной квартире на Разъезжей улице. После выхода в отставку с военной службы образ жизни Мусоргского заметно переменился. Новые люди, новые идеи, новые задачи захватили его. Он радовался желанной свободе и, словно предчувствуя, что она недолговечна, спешил. Работал без устали, но и без всякой системы (каковая не почиталась ни в балакиревском кружке, ни дома), и времени всегда не хватало. Склонный по свойству натуры то к долгим сосредоточенным раздумьям, то к бурным порывам деятельности, он не умел, а может быть, и не хотел подчинять свой день методичному расписанию. Иные из его товарищей и знакомых видели в этом крупный недостаток. Возможно и так. Во всяком случае, уже в первые годы занятий, несмотря на этот недостаток и многие другие трудности, Мусоргский начал быстро подвигаться вперед — обзор его ранних опытов и сочинений подтверждает это.