Глава III. Выстраданные годы борьбы
Коротенькая связка (модулирующая тема прелюдии) соединяет вторую картинку с третьей — «Tuileries» («Тюильрийский сад»), тоже нежной по тону и колориту, однако совсем иной по содержанию. Сделанную Гартманом живописную зарисовку аллеи Тюильрийского сада с пестрой толпой детей и нянек Мусоргский претворил в скерцозной музыке игровой сценки (H-dur), с ласковым юмором передав в ней и веселый гомон озорной ребячьей возни («ссора детей после игры»), и добродушную воркотню озабоченных нянюшек (средний эпизод). Только где все это происходит?.. Судя по интонационному складу и характеру музыки, скорей в родном петербургском Летнем саду, а не в далеком Тюильри. Как-то, говоря о своей «Детской», Мусоргский подчеркнул: «дети-то в ней россияне, с сильным местным запашком». Так же можно сказать и о данной сценке — хоть и называется она «Тюильри», а дети и нянюшки в ней россияне.
Следующая, четвертая картинка, «Быдло» («Bydlо», gis-moll), дана без соединительной интерлюдии — «прямо в лоб», как выразился Мусоргский, т. е. резким контрастом. Рисунок Гартмана, изображающий нескладную польскую крестьянскую телегу на огромных колесах, запряженную волами («Sandomirzsko bydlo»), послужил поводом для создания сурово-печальной картинки из народной жизни. Медленно тащится по дороге убогая колымага бедняка. На фоне однообразного движения грузно переступающих аккордов зычно звучит протяжная крестьянская песня, исполненная глухой тоски и угрюмой силы:
Песня постепенно замирает вдали. Но ее отголоски слышны еще в интерлюдии, драматически оттененной неожиданным тональным поворотом (d-moll после gis-moll).
И вот снова неожиданность — волшебное скерцино «Балет невылупившихся птенцов» (F-dur) — пятая звуковая картинка, возникшая под впечатлением одной из акварелей Гартмана к постановке балета «Трильби». Живость воображения, блеск остроумия, бесподобное мастерство изобразительности соединились в обаятельной музыке миниатюрного «балета».
За грациозным скерцино птенцов следует — опять резким контрастом — бытовая сценка в музыкальной прозе: «Два еврея, богатый и бедный» (картинка шестая, b-moll). Эти персонажи — богатый Самуэль Гольденберг и бедный Шмуйле — зарисованы были Гартманом с натуры в 1868 году. Талантливые зарисовки так понравились Мусоргскому, что Гартман тогда же подарил их ему. Теперь они воплотились в музыке социально заостренной жанровой сценки. Мусоргский гениально развил мысль Гартмана: создав поразительно меткие интонационные характеристики важного, самодовольного, толстого Самуэля и щупленького, робко заискивающего Шмуйле, он рельеф но сопоставил их в живом, выразительнейшем диалоге, трагикомический смысл которого понятен и без слов. Самоуверенная, степенная речь Самуэля («солидным баском»), сопровождаемая властными, энергическими жестами, звучит в торжественно нравоучительном тоне. А нищий Шмуйле вертится перед богачом и горько жалуется, всхлипывая своим пронзительно скулящим фальцетом (неповторима выразительность «вздрагивающих» триолек в интонационной щит и его скороговорки):
Трогательно комичные жалобы бедняка и высокомерно напыщенные фразы богатого сливаются своеобразным контрапунктом в политональном движении музыки этого необыкновенного дуэта (реприза: сочетание двух контрастных тем в двух тональностях — des-moll и b-moll). Тонко схваченный национальный колорит сценки углубляет социальный контраст обрисовки ее персонажей.
Блестящее каприччио живописует шумную суету рыночной площади. Перед нами седьмая картинка — «Лиможский рынок» («Limoges. Le marche», Es-dur); она отделена от предыдущей «прогулкой» — интерлюдией в первоначальном, несколько расширенном изложении. В автографе Мусоргского музыку «Лимо-жа» предваряла небольшая «пояснительная» программка (впоследствии вычеркнутая композитором): «Большая новость: Господин Пьюсанжу только что нашел свою корову «Беглянку». Но лиможские кумушки не вполне согласны по поводу этого случая, потому что госпожа Рамбурсак приобрела себе прекрасные фарфоровые зубы, между тем как у господина Панта-Панталеона мешающий ему нос остается все время красным как пион». Эта программка — конечно, не ее сюжетными подробностями, а общим характером — вполне соответствует гротескной музыкальной картинке, представляющей толпу лиможских кумушек, азартно обсуждающих «большую новость». Моторная ритмика непрерывного движения остро акцентируется капризной переменчивостью дразнящих интонаций, возбужденная болтовня переходит в шумную возню, и тут — на кульминации (великолепное martellato) — вся эта веселая буффонада внезапно обрывается...