Глава II. Опера и народ
Сцена под Кромами при первой постановке «Бориса Годунова» (1874) была выделена композитором как пятое действие. И не случайно. По содержанию и по значению «Кромы» — обобщающий эпилог всей оперы-драмы, а не только последняя или предпоследняя — если точно придерживаться хронологии описываемых событий — картина четвертого действия. Создавая грандиозный финал народной музыкальной драмы, возвышая в нем идею крестьянской революции, Мусоргский руководился не хронологией, а логикой истории. В Сцене под Кромами, к которой повернуто внутреннее развитие драматургии «Бориса Годунова», он воплотил величие и трагизм стихийной борьбы угнетенного народа в эпоху крестьянских войн. Этим обусловлена и неповторимая своебыт-ность композиционного решения новой творческой задачи.
Ночь. Лесная прогалина под Кромами. Шумным вихрем врывается толпа восставшего народа, волоча связанного боярина, царского воеводу Хрущова. Всплески буйного движения (оркестровая прелюдия) сливаются с криками и гиканьем крестьянской ватаги «бродяг». Зычные переклички, едкие реплики по адресу пойманного боярина — сочная хоровая сцена («Вали его...»). В причудливом освещении тут же разведенных костров затевается злая потеха — пародийное «величание» борисова воеводы: позади становятся «оруженосцы» с дубинками — рынды Фомка и Епихан; находят и «зазнобушку» для боярина — столетнюю Афимью... Бабы заводят озорной хоровод, мужики подхватывают — «Не сокол летит по поднебесью» (великолепная разработка русской народной песни «То не ястреб совыкался»):
Трикратное «величание» боярина выливается в своеобразное сатирическое действо: в нехитрой игровой сценке народ зло издевается над своим притеснителем, который только и думает «как бы вору на помочь забить, запороть люд честной! — Слава боярину, слава, борисову!..». Клич расправы звучит в этой «славе».
Но до расправы дело не доходит. Грозная «игра» с боярином, стихийно возникшая, обрывается в стихийном течении событий. Вбегает Юродивый с гурьбой мальчишек, «поднявших его в кустах» (как значится в ремарке). Мусоргский перенес сюда эту, уже Известную нам сценку из картины у собора Василия Блаженного, которую вынужден был «упразднить». Перенос был оправдан желанием композитора сохранить замечательную сцену Юродивого с мальчишками хотя бы и ценой несколько искусственной затяжки действия в «Кромах». Но теперь картина у Василия Блаженного полностью восстановлена, стало быть, возвращена на место и упомянутая сценка Юродивого с мальчишками.
Действие в «Кромах» от этого лишь выигрывает в непосредственности развития. «Величание» боярина обрывается появлением беглых иноков — Варлаама и Мисаила. Словно знамя реет над ними древний (фригийский) народный распев:
Варлаам и Мисаил выступают в роли «заводчиков» мятежа, привлекая внимание возбужденной толпы. Слова их терпкого распева звучат воззванием к простому люду:
Солнце, луна померкнули, звезды с небес покатилися.
Вселенная восколебалася от тяжкого греха Борисова.
...Мучат, пытают божий люд, а мучат слуги Борисовы...
Народ жадно прислушивается. К речи новоявленных агитаторов присоединяются голоса из толпы: «От Москвы идут святые старцы... Песню ведут о кознях Бориса... о муках жестоких, что терпит люд...» (клавир, стр. 387). Возбуждение стремительно нарастает, и, как смерч, взмывается «пододонная сила» буйной народной вольницы — «Гайда! Расходилась, разгулялась удаль молодецкая»:
В этой беспримерной по размаху и мощи массовой хоровой сцене поет стихия восстания. Главная, fis-moll'ная тема хора (заметим: интонационно родственная теме вступления к Прологу оперы) исподзоль вызревала в сознании Мусоргского. Ее прообраз начертан уже в песне «Дуют ветры, ветры буйные» (1864 г. в «коммуне»). Там рисовалось ненастье, чреватое бурею, здесь — сама буря... Тема русской вольницы развертывается в могучем сокрушительном движении (свободное фугато). После первой кульминации — новый подъем и новая тема — раздольный пляс «Ой, ты сила, силушка, ой, ты сила бедовая» (G-dur, мелодия известной народной песни «Заиграй, моя волынка»).