Глава I. В боях за «Бориса»
Художническая привязанность их друг к другу росла. Ранней осенью 1871 года они поселились в одной комнате. «Наше житье с Модестом было, я полагаю, единственным примером совместного житья двух композиторов,— вспоминал впоследствии Римский-Корсаков.— Как мы могли друг другу не мешать? А вот как. С утра часов до 12 роялем пользовался обыкновенно Мусоргский, а я или переписывал или оркестровал что-либо, вполне уже обдуманное. К 12 часам он уходил на службу в министерство, а я пользовался роялем. По вечерам дело происходило по обоюдному соглашению. Сверх того, два раза в неделю с 9 часов утра я уходил в консерваторию, а Мусоргский зачастую обедал у Опочининых, и дело устраивалось как нельзя лучше. В эту осень и зиму мы оба много наработали, обмениваясь постоянно мыслями и намерениями. Мусоргский сочинял и оркестровал польский акт «Бориса Годунова» и народную картину «Под Кромами». Я оркестровал и заканчивал «Псковитянку».
О совместном житье Мусоргского и Римского-Корсакова сохранилось колоритное воспоминание часто навещавшего их В. Стасова. «Никогда не забуду,— писал он,— того времени, когда они, еще юноши, жили вместе в одной комнате, и я, бывало, приходил к ним рано утром, заставал их еще спящими, будил их, поднимал с постели, подавал им умываться, подавал им чулки, панталоны, халаты или пиджаки, туфли, как мы пили вместе чай, закусывая бутербродами с швейцарским сыром, который они так любили, что Римского-Корсакова и меня часто товарищи звали «сыроежками». И тотчас после этого чая мы принимались за наше главное и любезное дело — музыку, начиналось пение, фортепьяно, и они мне показывали с восторгом и великим азартом, что у них было сочинено и понаделано за последние дни, вчера, третьего дня. Как это все было хорошо, но как все это было давно» (письмо В. Стасова А. Керзину 20 апреля 1905 г. ПиД, стр. 212).
О плодотворности их совместного житья, продолжавшегося вплоть до весны 1872 года, говорят и письма Мусоргского и отзывы товарищей (Стасова, Бородина и др.)
Заметим попутно, что в тот же период Мусоргский, Римский-Корсаков, Бородин и Кюи занимались сочинением музыки к опере-балету «Млада» — по заказу директора императорских театров С. Гедеонова, затеявшего, при помощи четырех названных композиторов, поставить оперно-балетную феерию на сюжет и сценарий своего собственного изгох товления. Мусоргскому эта «батраческая» затея была не по душе, он возмущался «достопочтенным подрядчиком», но все же, видимо уступая желанию товарищей, написал к весне 1872 года три сцены для «Млады» (народная Сцена торга, Марш князей и жрецов, Служение черному козлу), в которых использовал ранее написанную музыку из «Эдипа», «Саламбо» и «Ночи на Лысой горе».
«Млада» ненадолго вторглась в творческую мастерскую Мусоргского. Он был углублен в сочинение «Бориса Годунова». И в этой работе ему ревностно помогал В. Стасов, увлеченный и замыслом и музыкой создававшейся оперы-драмы. Так, по его предложению Мусоргский сочинил для Сцены в корчме Песню шинкарки, текст которой («Поймала я сиза селезня») заимствован был из фольклорного сборника П. Шейна («Русские народные песни», 1869—1870). Из этого же сборника, доставленного композитору Стасовым, выбраны были еще тексты для песни мамки «Как комар дрова рубил» и для песенки царевича Федора «Туру, туру, петушок» (Игра в хлёст) — во втором действии оперы. Стасов же разыскал текст знаменитой песни Варлаама «Как во городе было во Казани». Это была неоценимая находка. «Я помню,— писал он,— радость Мусоргского, когда я ему принес этот отысканный, наконец, текст зимой 1868—1869 года в один из концертов Бесплатной школы в залу дворянского собрания, и с какой жадностью он стал пробегать его тут же, сейчас же в зале во время музыки. Он был от него в восхищении».