Глава V. Диалектика души
Горький мужицкий юмор «Калистрата» (нарушивший, как казалось иным современникам, эстетические традиции жанра) с неожиданной силой раскрывает трагическую правду крестьянской доли...
С Калистратом в творческой мастерской Мусоргского поселяется «муза мести и печали»... Не ею ли вдохновлены и многие драматические страницы музыки «Саламбо», невольно устремлявшие мысль композитора к образам и сюжетам русской жизни? Но он захвачен эпопеей стихийного восстания угнетенных племен против тирании и рабства, он успел уже полюбить своих далеких героев — Ливийца-Мато и Саламбо — и не без внутренних борений решится оставить работу над оперой. На протяжении еще двух лет (вплоть до 1866) он продолжает ее. А в то же время в орбиту его деятельности вовлекаются новые идеи, замыслы, темы, связанные с обширной проблематикой национального искусства современности.
Разносторонние и разнородные порывы теснят воображение Мусоргского. Ему не сразу удается согласовать, подчинить их единству цели, «собрать мысли в один фокус». Он не хочет довольствоваться готовым выбором, напротив, обостряет противоречивые влечения души, испытывает их творческим опытом. Он проверяет самого себя, вновь и вновь пробует силы в различном, чтобы сконцентрировать их на главном.
Эта внутренняя работа таит в себе до времени скрытые связи тех внешних ее проявлений, которые в данный период представляются норой столь неожиданными, несочетаемыми; они — зримые звенья незримого процесса «добывания истины». Скрытое обнаруживается в результате этой внутренней напряженной работы, значение которой исключительно важно. Она «тонирует», стимулирует идейно-творческое развитие композитора, расчищает путь к большим свершениям. Новаторские замыслы и начиичиия испы-тываются на кремнистом оселке мастерства.
Сюжетные, образно-тематические и языковые контрасты бороздят музыку Мусоргского и в серии романсов и небольших вокальных сцен-картинок, возникающих в ближайшие (1865—1866 и позднее). Вместе с тем все яснее, рельефнее вырисовываются в ней грани нового. Новое обозначается и в содержании, и в методе его образного раскрытия. Руководясь общим критерием жизненной правды искусства, Мусоргский безбоязненно раздвигает пределы реального содержания музыки: «Жизнь, где бы ни сказалась; правда, как бы ни была солона...» — этот программный принцип творческой деятельности уже осознан (хоть еще прямо не высказан). Осуществляя его в смелых и весьма разнохарактерных опытах, Мусоргский упорно добивается — в соответствии с решением волнующих его задач — живой, интонационно конкретной, психологически правдивой выразительности музыкальной речи. Он раздвигает и пределы выразительных средств и возможностей музыки.
Принято думать, что начиная с середины шестидесятых годов социальные и гражданские мотивы оттесняют, вытесняют в музыке Мусоргского лирику сердца. Это неверно. Гражданственная тенденция, действительно, проявляется в его творчестве с нарастающей силой. Однако отнюдь не затухает в нем и ток глубокого сердечного лиризма. Среди вокальных пьес и сцен-картинок, правдиво рисующих «прозу» вседневной жизни, проникнутых то горьким юмором, то захватывающим драматизмом, то едкой сатирой, звучат, блистая скромною «смиренной красотой», искренние излияния сердечной лирики. Такова «Молитва» — воплощение благоговейной любви к матери; такова и запечатлевшая память о ней «Колыбельная». Таковы песни и романсы «Желание», «Из слез моих», «Я цветок полевой» («Еврейская песня»), «Стрекотунья белобока», «По-над Доном сад цветет»... Это не случайные экспромты, а органичные проявления щедро одаренной натуры художника, полноты его жизнеощущения.
Лирическое начало, заложенное в самой природе дарования Мусоргского, непосредственно раскрывается в произведениях его творческой юности (вспомните ранние песни, музыкальный рассказ «Листья шумели уныло», романсы «Что вам слова любви», «Но если бы с тобою я встретиться могла», «Ночь» и др.); оно получает в дальнейшем необычайное, «многослойное» развитие — проникает «музыкальную прозу» новых тем и сюжетов, увлекающих мысль композитора, своеобразно преформируется в его драматургии, выпевается в романсах и пернях последних лет, в трагических вокальных поэмах о жизни и смерти («Без солнца», «Забытый», «Пёсни и пляски смерти»...).