Глава I. Накануне
Если вы хотите служить обществу, вы должны знать и понимать его во всех его интересах, во всех проявлениях; а для этого вы должны быть самым образованным человеком. Ведь художник есть критик общественных явлений...
И. Крамской
Случилось так, что осенью 1859 года Мусоргский вновь встретился с Бородиным, уже доктором медицины, по-прежнему успешно работавшим на научном поприще и по-прежнему страстно любившим музыку. Вот как он описал эту во многом поразившую его встречу с Мусоргским:
— Вторая встреча была осенью в 1859 году, убывшего адъюнкт-профессора Академии и доктора Артиллерийского училища С. А. Ивановского. Мусоргский был уже в отставке. Он порядочно возмужал, начал полнеть, офицерского пошиба уже не было. Изящество в одежде, в манерах и проч. были те же, но оттенка фатовства уже не было ни малейшего. Нас представили друг другу; мы, впрочем, сразу узнали один другого и вспомнили первое знакомство у Попова. Мусоргский объявил, что вышел в отставку, потому что «специально занимается музыкой, а соединить военную службу с искусством — дело мудреное», и т. д. Разговор невольно перешел на музыку. Я был еще ярым мендельсонистом, в то время Шумана не знал почти вовсе. Мусоргский был уже знаком с Балакиревым, понюхал всяких новшеств музыкальных, о которых я не имел и понятия. Ивановские, видя, что мы нашли общую почву для разговора — музыку, — предложили нам сыграть в четыре руки а-moll'ную симфонию Мендельсона. М. П. немножко поморщился и сказал, что очень рад, только чтоб его «уволили от Andante, которое совсем не симфоническое, а одна из «Lieder ohne Worte», переложенная на оркестр», или что-то вроде этого. Мы сыграли первую часть и скерцо. После этого Мусоргский начал с восторгом говорить о симфониях Шумана, которых я тогда не знал еще вовсе. Начал наигрывать мне кусочки из Es-dur'ной симфонии Шумана; дойдя до средней части, он бросил, сказав: «Ну, теперь начинается музыкальная математика». Все это мне было ново, понравилось. Видя, что я интересуюсь очень, он еще кое-что поиграл мне, новое для меня. Между прочим, я узнал, что он и сам пишет музыку. Я заинтересовался, разумеется, и он мне начал наигрывать какое-то свое скерцо (чуть ли не B-dur'нoe); дойдя до trio, он процедил сквозь зубы: «Ну, это восточное!», и я был ужасно изумлен небывалыми, новыми для меня элементами музыки. Не скажу, чтобы они мне даже особенно понравились сразу; они скорее как-то озадачили меня новизною. Вслушавшись немного, я начал гутировать понемногу. Признаюсь, заявление его, что он хочет посвятить себя серьезно музыке, сначала было встречено мною с недоверием и показалось маленьким хвастовством; внутренно я подсмеивался немножко над этим. Но, познакомившись с его «Скерцо», я призадумался: «верить или не верить?»...
Около трех лет прошло после памятного дня первой встречи Бородина с Мусоргским в дежурной комнате Военно-сухопутного госпиталя (это было осенью 1856 г.). К юному Преображенскому «офицерику-меломану» Бородин отнесся тогда с ласковой иронией, с легким пренебрежением. Теперь, увидев и услышав Мусоргского, он изумлен происшедшей в нем переменой, озадачен новизной его творческих опытов, смелостью его суждений и намерений. «Верить или не верить?..» — Вопрос разрешится со временем.
Пройдет еще три года, и они встретятся вновь уже как соратники балакиревского содружества.
Эти три года Бородин проведет за границей, совершенствуя свое научное образование, а в свободные часы слушая великие творения Бетховена, Вебера, Шумана, Вагнера и скромно музицируя «для себя». Многое он постигнет в науках, многое переменится и в его взглядах, художественных вкусах и влечениях. Вернувшись на родину (в 1862 г.), он по праву получит звание и кафедру адъюнкт-профессора химии в Медико-хирургической академии. С энтузиазмом истинного просветителя отдаваясь обширной научно-педагогической и общественной деятельности, он предоставит музыке ограниченное время «любимого досуга», что, впрочем, не помешает ему вскоре с жаром приняться за сочинение Первой симфонии. Считая науку «настоящим делом» своей жизни, он будет увлеченно заниматься и музыкой, называя себя то в шутку, то всерьез «композитором, ищущим неизвестности», но именно композиторское поприще принесет ему «между делом» мировую известность.