Мусоргский — писатель-драматург. Особенности драматургии
Напряженная творческая работа первооткрывателя осложнялась еще необходимостью отдавать львиную долю своего времени бессмысленным чиновничьим обязанностям. 2 августа 1876 года он сообщал Шестаковой о «Хованщине»: «Все почти сочинено, надо писать и писать. Вот только толкание на службу дорогу перебегает».
И весь этот сложный психологический комплекс обострялся усиливавшейся в конце жизни приверженностью Мусоргского к исповедуемым им художественным взглядам. Подобно раскольничьей вере Марфы, они приобрели особо страстный и решительный характер. Письма композитора, относящиеся к этому времени, полны филиппик против художников чуждых воззрений и пылкой защиты своих убеждений. «Крест на себя наложил я и с поднятою головой, бодро и весело пойду против всяких, к светлой, сильной, праведной цели...» — писал Мусоргский В. В. Стасову 13 июля 1872 года.
Сложный клубок переживаний Мусоргского не мог не отразиться в его творчестве. Личное, субъективное стало все шире и острее проникать в художественные замыслы композитора. Проявилось это в сочинениях Мусоргского, однако, очень многообразно. Одним из первых ярких выражений этой тенденции явился цикл песен «Без солнца». Возникший на основе круга стихотворений А. А. Голенищева-Кутузова, идею которых внушил молодому поэту сам Мусоргский, этот цикл представляет род интимнейшего дневника — исповеди поразительной новизны и силы. В произведениях Мусоргского второй половины 70-х годов личная нота звучит особенно прочувствованно. Романсы на стихи Алексея Толстого приобретают подчас прямо биографический смысл. Таков, например, романс «Ой, честь ли молодцу», в котором очерчен трагический образ певца-поэта, прикованного к писарскому столу:
Ой, честь ли...
Гусляру-певуну
Во приказе сидеть,
Во приказе сидеть,
Потолок коптить?
В романсе «Странник», написанном на слова Фр. Рюккерта в переводе Плещеева, Мусоргский отбрасывает две заключительные строфы стихотворения, придающие всей пьесе мирный, уютно-идиллический характер:
Тихо все... томленьем
Дышит грудь моя...
Как теперь бы крепко
Обнял друга я!
Весело выходит
Странник утром в путь,
Но под вечер дома
Рад бы отдохнуть.
Композитор создает свой вариант окончания путем присоединения собственного четверостишия, проникнутого личным трагическим ощущением, острым чувством одиночества:
Нет со мною близких,
Сердцу дорогих,
А теперь так крепко
Обнял бы я их.
Бегло охарактеризованные здесь черты облика Мусоргского последних лет и некоторые особенности его позднего творчества могут, на наш взгляд, объяснить исключительное внимание композитора к образу Марфы. В нем композитор запечатлел не только чрезвычайно близкий себе душевный строй, отмеченный прямотой и горячностью чувств, но и раскрыл характер тревожный, зажатый в тиски трагических противоречий. А все это было так созвучно его жизненному тонусу 70-х годов. Не связанный твердо зафиксированным либретто, Мусоргский снова и снова возвращался к неотразимому для него образу, отдавая каждый раз ему всю силу своего гения, своего творческого вдохновения.